Она застыла. С настойчивой нежностью, мягко, невыносимо дразняще он снова и снова касался губами ее рта. Она пыталась отступить назад, но руки на талии и на затылке сжали ее еще сильнее. Он коснулся языком ее нижней губы, обвел им ее контур. Она расслабилась, поддаваясь. Его губы стали настойчивее, более ищущими и требовательными. Ему показалось, что она простонала негромким горловым стоном. Его язык скользнул между ее губ, она их приоткрыла. Погружаясь в нее, снова и снова вонзаясь, рассказывая ей ртом и языком, как бы он стал любить ее, он чувствовал, как пульсирует его отвердевшая и удлинившаяся плоть, прижатая к ее животу.
С невероятной силой она вырвалась от него и замахнулась правой рукой. Она задыхалась.
- Ублюдок! - выкрикнула она, и хотя он вдруг с удивлением сообразил, что она собирается сделать, понимание пришло слишком поздно. Ее кулак врезался ему в солнечное сплетение, заставив его издать хриплый звук и согнуться пополам. Черт побери, она не слабенькая!
Он инстинктивно среагировал на следующий удар в челюсть и успел схватить ее за запястье, В животе чертовски болело. Одно дело получить удар в живот, когда его ждешь, напрягая мышцы так, что он превращается в стальную стену, но он совсем не ожидал, что она ударит именно сюда. А уж удар-то у нее что надо, черт побери!
- Как вы смеете! - заявила она. - Будь у меня револьвер, я бы вас пристрелила. Наглый ублюдок!
Между ними было не более фута. Бретт грубо дернул ее за кисть, так что она упала ему на грудь, но она даже не поморщилась и не вскрикнула. Ее синие глаза сверкали. В ответ на ее необузданную ярость у него возникло желание подчинить ее себе, показать свое мужское превосходство. Мгновение они стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза с расстояния всего в несколько дюймов. Он видел, что ее переполняет ненависть к нему, и в нем вспыхнуло дикое, необузданное желание обладать ею.
Свободной рукой он так сильно сжал ее подбородок, что потом кожа еще долго оставалась розовой, притянул ее к себе и поцеловал грубо, жестоко, неотступно. Она отбивалась, но, хоть она и была сильной, все же с ним ей было не справиться. К нему вдруг вернулся разум. Он отпустил ее и оттолкнул от себя.
Она приземлилась на четвереньки в мокрый песок, глядя на него как дикая, шипящая кошка. Не сводя с нее глаз, задыхаясь, словно пробежал целую милю, Бретт пытался справиться с вызванным ею приступом жестокости. Почувствовав, что несколько восстановил самообладание, он подошел к ней и протянул руку.
- Вставайте, Сторм, - произнес он голосом, хриплым от бурливших в нем чувств.
Ее реакция была для него неожиданной. С криком, напоминавшим индейский клич, она обхватила его ноги, и он упал на четвереньки в песок. Она с леденящим душу воплем прыгнула на него. Он быстро перевернулся на спину, обхватил ее запястья, опрокинул ее и прижал к песку, не без иронии подумав, что такое положение в данный момент вовсе не безопасно, хотя и по другой причине.
- Я убью вас, - бесполезно сопротивляясь, выдохнула она.
- Боже, вы просто немыслимы, - сказал он. Его дыхание смешивалось с ее дыханием. Потом добавил: - Я прошу извинения, искренне прошу.
- Ненавижу вас! - кричала она. - Пустите меня! Сейчас же!
- Не вздумайте повторять ваши штучки, - предупредил он.
Она промолчала. Он осторожно поднялся и снова предложил ей руку, но она, не обращая на нее внимания, гибко, с изяществом танцовщицы вскочила на ноги, размашисто подошла к лошади и вскочила в седло. Через мгновение она уже неслась легким галопом вдоль берега.
Он торопливо уселся на своего серого и погнал его галопом, потом придержал и поехал с той же скоростью. Что он мог ей сказать? Он непростительно забылся. Он даже не понимал, как это случилось. Если бы она не ударила его - ударила, подумать только, - он бы не стал снова целовать ее, во всяком случае так грубо. Весь оставшийся путь до дома Пола он обдумывал, как лучше извиниться.
Когда они ехали но дорожке к дому, он понял - надо что-то делать.
- Сторм, это был всего лишь поцелуй. Простите меня. Вы очень красивы, и я не совладал с собой. - Он говорил совершенно искренне, следя за каждым ее движением.
Она не оборачивалась.
- Только поцелуй, - попробовал он еще раз, когда она соскользнула с коня около веранды. Она уставилась на него:
- Я не принимаю ваших извинений. Никогда больше не приближайтесь ко мне.
- Сторм!
- Нет! Вы просто тщеславный, самодовольный, напыщенный павлин! - Она развернулась и влетела в дом, хлопнув дверью.
Он уставился на дверь. Напыщенный павлин, вот как? Она так думает?
Другие женщины считали его красивым, мужественным и могущественным. Ни одна женщина еще не называла его тщеславным и самодовольным... напыщенным павлином. Нет, такого еще не случалось,
Он развернул серого. Да ну ее к черту. От нее одни неприятности. Ему вообще не следовало флиртовать с ней. Она явно недолюбливала его с самого начала и не старалась это скрыть. Не обращая внимания на душевную сумятицу, он пытался разозлиться и, добившись этого, со страстью предался своему гневу. Он потерял голову и позволил похоти овладеть собой, и эту ошибку он впредь не повторит. К черту Сторм Брэг. Она всего лишь неотесанная техаска. Он предпочитает женщин утонченных.
Глава 5
Скверное настроение не оставляло Бретта весь остаток дня и не улучшилось к тому времени, когда он вернулся домой, чтобы переодеться. Разбирая почту, он обнаружил письмо от своего дяди.
Что, черт побери, ему нужно?
Надо отдать ему справедливость, подумал Бретт, с бьющимся сердцем вскрывая конверт, дядя Эммануэль был единственным из Монтеррея, кто обращался с ним не как с отродьем шлюхи, а как с человеческим существом, способным чувствовать и переживать. Его отец, дон Фелипе, почти не обращал на него внимания и только изредка наблюдал за какой-нибудь его особенной выходкой с недовольством или безразличием. В сущности, когда его привезли на гасиенду Лос-Киеррос, именно дядя Эммануэль настоял, чтобы Бретт рос и воспитывался в доме, а не на конюшне, что изрядно раздражало вторую жену дона Фелипе. Конечно, донья Тереза ненавидела его, ведь он представлял собой угрозу сыновьям, которые могли у нее родиться.
Дорогой племянник, прошло уже так много времени, и я очень рад, что наконец-то нашел тебя и узнал, что ты здоров и преуспеваешь. Мой осведомитель сообщает, что у тебя хорошее положение в Сан-Франциско и твои дела идут неплохо. Я рад за тебя. Я почему-то всегда думал, что ты добьешься успеха.
Невероятно удачное совпадение, что после нескольких лет поисков мой человек нашел тебя именно тогда, когда ты больше всего нужен, Бретт, твой отец серьезно болен. Боюсь, ему не поправиться. Несколько лет назад он очень неудачно упал с лошади и был парализован ниже пояса. С тех пор он потерял волю к жизни. Недавно он слег с простудой, которая перешла в пневмонию. Боюсь, что Господь собирается забрать его у нас.
Бретт, я знаю, что ты горд, так же как и твой отец, но прошу тебя, не позволяй гордости управлять твоими чувствами. Дон Фелипе никогда не напишет тебе и не попросит приехать, хотя я и поделился с ним новостями о тебе. Я знаю, что он хочет тебя увидеть. Пожалуйста, приезжай.
Все остальные в семье здоровы. Твоему брату Мануэлю уже десять, он сильный, упрямый и сообразительный, совсем как ты и отец. Две твои младшие сестры, Габриель и Катерина, унаследовали кастильскую красоту своей матери. Мои дети, София и Диего, здоровы. У Софии недавно родился первенец. Твоя тетя Елена такая же, как и прежде.
Твой любящий дядя, Эммануэль.
Бретт отложил письмо. Его лицо стало похоже на непроницаемую маску. Он быстро прошел к буфету, налил себе большую порцию бренди и выпил половину, уставившись в окно на сад и улицу внизу. Будь они все прокляты.
На него нахлынули воспоминания, и среди них не оказалось ни одного приятного. О том, как он рос, промышляя воровством, на улицах Мазатлана, о костлявом, грязном мальчишке, которому всегда удавалось ускользнуть от полицейских, не появлявшемся дома по нескольку дней и даже недель. Не то чтобы это волновало его мать, французскую шлюху.