Ильсомбраз попытался вырваться еще раз, но Алимаш держал даже крепче Ильгамута. Хотя и улыбнулся на удивление мягко, развернув пленника лицом к себе и немедленно задав вопрос:
— И во что же вы нас втянули, юный господин?
У него за спиной Ильгамут вскочил в седло и дал гневно заржавшему жеребцу шенкеля.
Взглянуть на бой даже краем глаза Ильсомбразу не дали. Стоило Ильгамуту раствориться в темноте — следом за ним бросилось с полсотни конных, не слишком понимающих, что так взбудоражило тархана, если речь не о пустынниках, — как не прошло и половины часа, и где-то вдалеке пронзительно зазвенел металл. Алимаш внимательно прислушался к шуму и решил:
— Это не у шатра принцессы. Должно быть, Анрадин уже оставил ее. Не пугайтесь, юный господин, я знаю Ильгамута едва ли не с раннего детства. А он знает, что делает. И никогда не бросится в бой, не разведав, где скрывается его враг.
— Но моя мать там совсем одна! — вновь заспорил Ильсомбраз — хоть кто-нибудь из этих высокородных тарханов станет его слушать, или нет?! — и Алимаш, подумав, кивнул.
— Вы правы, юный господин. Не стоит нам оставлять принцессу одну в такой час. Идемте. Даже если Анрадин оставил людей у ее шатра, с моей охраной им не справиться.
Мать выскочила из шатра, оттолкнув стражу у входа, едва услышала слишком громкий для ночного лагеря шум голосов. Пламя факелов заметалось по ее расплетенным волосам и серебряному шитью бледно-голубого платья, а глаза с размазавшейся подводкой — во имя Таша и Азарота, она плакала?! — расширились в ужасе при виде босого, запыленного и даже не одетого толком сына.
— Где ты был?!
Должно быть, она была в таком ужасе после разговора с Анрадином, что даже не приблизилась к ширме, за которой должен был спать сын. Побоялась, что невольно разбудит его, и тогда он наделает глупостей. Впрочем, глупостей — в ее понимании — Ильсомбраз и без того наделал.
— Не гневайтесь, госпожа, — миролюбиво ответил Алимаш, склонив голову в почтительном поклоне, пока Ильсомбраз пытался осторожно выпутаться из объятий матери, едва не выронившей наброшенную на плечи накидку в цвет платья. Не ребенок ведь, во имя Таша, что ж она…? Задушит, того гляди! — Мальчик услышал ваш… кхм… вашу беседу с тарханом Анрадином и, как любящий сын, поспешил позвать на помощь.
— Кого? — спросила мать севшим голосом и попыталась прислушаться к шуму взбудораженного лагеря. Лязг сабель, казалось, уже стих, но Ильсомбраз не решился бы сказать наверняка.
— Я думал, — пробормотал он, смутившись и вдруг подумав, что она вполне может отвесить ему еще одну пощечину за неуместное вмешательство. — Думал, ты сделала свой выбор. И это не Анрадин.
Мать перевела на него взгляд вновь заблестевших в свете факелов глаз и погладила по запыленным волосам, словно пятилетнего.
— Прости. Я была жестока к тебе, я…
Ильсомбраз мотнул головой, но вырываться вновь не решился.
— Нет. Я не вправе указывать тебе. И я… склонен думать, что он достойный мужчина. Если таков твой выбор, то я буду рад назвать его отцом.
Раз уж называть так родного отца ему запрещено.
Мать сморгнула слезы и не иначе, как хотела поцеловать его в лоб — вот уж чего не хватало! — но на глазах у стольких мужчин всё же сдержалась. Хотя упорно не выпускала его из объятий — одеться бы хоть дала! — пока в окружавшей шатер толпе вновь не послышался шум и мужчины в кольчугах и кожаной броне не начали расступаться один за другим, будто образуя почетный караул с двух сторон. Мать разжала руки и даже отступила на шаг от Ильсомбраза, потрясенно распахнув глаза и будто позабыв о том, что на нее сейчас тоже смотрели дюжины внимательных темных глаз.
С отрубленной головы еще капала кровь. Он шел — неторопливо, даже степенно, словно направлялся к столпу богов, — держа ее за волосы, и мечущееся под порывами ветра пламя факелов отбрасывало золотые блики на рукава его кольчуги под желтым сюрко, на смуглое лицо с подведенными синевой и золотящимися на свету глазами и на непослушные вихры запорошенных красной пылью светлых волос. Остановился в дюжине шагов от нее, и Джанаан перевела взгляд на истекающую последними каплями крови голову с алой бородой. Смотрела несколько долгих мгновений — в повисшей над шатрами оглушительной тишине они показались ей вечностью, — а затем попросила невольно дрогнувшим голосом:
— Уберите это.
Ильгамут лишь едва заметно повел бровью — как пожелает пресветлая госпожа — и швырнул голову куда-то в сторону, далеко в песок. Джанаан шагнула навстречу, сжимая в дрожащих пальцах края соскользнувшей с плеч накидки, и они встретились на середине пути, не отводя друг от друга глаз.
— Госпожа.
Она задрожала, чувствуя, что того гляди осядет в песок, не удержавшись на ногах, и протянула руки. Уткнулась лбом в сюрко на плече, почувствовав жесткие звенья кольчуги, и пробормотала:
— Если желаешь… Я твоя.
Ильгамут промолчал. Бережно взял ее за подбородок, вынуждая вновь поднять голову, и наклонился сам, коснувшись губами приоткрывшегося в ответ рта.
Ильсомбраз недовольно фыркнул и отвернулся. Успев заметить, что Алимаш подарил ему снисходительную улыбку.
========== Интерлюдия. Луна в зените ==========
Комментарий к Интерлюдия. Луна в зените
Brand X Music — Breathless. (https://www.youtube.com/watch?v=9e1WK44p9W8)
В наполненных маслом медных лампах слабо, едва заметно глазу, трепетали язычки пламени. Бросали тени на полог шатра — одну тень, слитую из двух, — плясали бликами на золотых браслетах — тонких женских и широком мужском, блестящем на плече в разрезе рукава, — вспыхивали искрами в волосах — струившихся до самых бедер темно-каштановых локонах и мягких от краски светлых вихрах, едва касавшихся ворота туники, — отражались в зрачках зеленых и карих глаз.
Льющаяся в бронзовую чашу вода была ледяной даже на взгляд, а уж на вкус и вовсе обращалась сотней морозных игл, впивающихся в губы и гортань. Берешь ли, — спрашивала жрица в алом одеянии, — эту женщину единственной своей женой?
Запах розового масла щекотал ноздри, пальцы в полудюжине тонких, словно паутинка, золотых колец скользнули по смуглым щекам и очертили линии рта, прежде чем его коснулись подкрашенные кармином губы. И вся она затрепетала под обволакивающим ее тело нежно-розовым шелком, отороченным золотыми лентами на лифе с низким вырезом, узких манжетах длинных, разрезанных от плеча до самого запястья рукавов и по краю ложившегося волнами разреза верхней юбки.
Берешь ли… этого мужчину единственным своим мужем?
Длинные серьги с розовыми аметистами качнулись в ушах, когда она откинула голову назад, на парчовые подушки, позволяя убрать с шеи темные локоны и коснуться губами лихорадочно бьющейся жилки. И порывисто выдохнула, когда гладившие шею пальцы с единственным перстнем-печаткой скользнули вниз по оливково-смуглой коже и расстегнули первую выточенную в форме лотоса застежку на тяжелой полной груди. Затем еще одну, и еще, до самых бедер. Розовый шелк распахнулся, обнажив белый, тонкий, едва ли не прозрачный хлопок камизы, шнурок на низком вороте развязался от легчайшего прикосновения, и она зажмурилась, не сдержав низкого гортанного стона. Выгнула спину, откидывая голову еще сильнее и подаваясь навстречу ласкающим грудь рукам, и задрожала, почувствовав скользящее прикосновение губ. Вниз по шее и ключицам, не отрываясь от пахнущей маслами кожи, к прерывисто вздымающейся груди. Одна рука с длинными, выкрашенными хной ногтями собрала в горсть шелковую ткань туники на плече, вторая зарылась в волосы, взъерошивая их на затылке, и она содрогнулась всем телом, с силой сжимая обтянутые розовым шелком бедра, когда его губы сомкнулись на золотистом соске.
Клянешься ли… любить ее и почитать, покуда смерть не разлучит вас?
— Поцелуй меня, — прошептала Джанаан, подаваясь вперед, и развязала узел на черной кожаной перевязи с оружием, не отрываясь от его губ. Потянула вверх зеленый шелк туники — светлые волосы растрепались еще сильнее, щекоча шею и щеки, — коснулась пальцами протянувшегося по гладкой смуглой груди неровного шрама и склонила голову в пышных кольцах темных волос, проведя по нему кончиком языка. Вспомнила тот неосознанный жест — прижатую к груди руку, — увиденный ею у стен осажденного Ташбаана, и спросила: — Анвард?