Собственно, это был не тронный зал, а храм. В центре стоял большой дымящийся котел, по краям — треножники с горящими благовониями. В глубине возвышался каменный алтарь, за ним виднелось исполинское безликое изваяние из черного оникса, фигура которого смутно напоминала женскую.
Все остальные вбежали вслед за Эриком и остановились, пораженные.
Перед алтарем преклонил колени Каджин Луре, он сложил руки и горячо молился. Плащ спадал с обнаженных плеч. Каменный череп лежал у его ног. Услышав, что кто-то вошел, маг встал и медленно обернулся, сжимая в руке топор.
На лице его была смесь отчаяния и решимости. Он небрежно отбросил плащ. Отблески горящих углей сияли на бледной полупрозрачной коже и правильных чертах лица. Это было впечатляющее зрелище.
— Не отдам свою жизнь в руки ублюдков из Владений! — Сверкая темными глазами, он взял с алтаря чашу и осушил ее. По подбородку стекали струйки жидкости, явно более густой, чем вино. Он презрительно швырнул чашу в пришельцев, резко развернулся и, воздев руки, заговорил:
— Агиа! Агиа! Ком ми Этна сунимие шу, Агиа?
Каджин Луре обеими руками высоко поднял топор и опустил его на собственный череп, потом рухнул на алтарь, судорожно хватаясь за него, и сполз на пол.
Эрик застыл на месте. Он собирался сам убить безумца, невзирая на риск встречи с разгневанным духом, но не был готов к такому повороту событий и чувствовал себя обманутым.
— Я не понимаю этого языка. Что он сказал?
Шубал старался сохранять спокойствие, разглядывая труп человека, погубившего его народ; лицо его напоминало мрачную маску.
— Это было обращение к Сердцу Тьмы. Он называл ее матерью и спрашивал, почему она покинула его.
Эрик вздрогнул и крепко зажмурился. Ему безумно захотелось уйти.
Он прошел мимо мертвого властителя, мимо алтаря и встал перед статуей. Он узнал ее — даже безликую, под капюшоном — слишком уж часто видел во сне. Эрик достал из колчана бесполезные теперь стеклянные стрелы и швырнул их к ногам изваяния, потом с горестным криком толкнул ближайший треножник. Этого оказалось недостаточно, и он перевернул все под молчаливыми взглядами друзей.
И они покинули горящий храм.
— Домой, — сказал Эрик, когда они снова вышли во двор. Горел дворец, горел город — куда бы он ни глянул, казалось, что весь мир охвачен огнем.
— Домой — в Шерен Хиава? — спросил Валис. Эрик покачал головой и достал гармонику. Повсюду было пламя, и оно напоминало о Кэти и Роберте.
— Домой, — едва слышно прошептал он. — В Гуран.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Кэти сидела над обрывом, глядя на равнину Назрит. Был пасмурный вечер. Она провела рукой по волосам, пытаясь пригладить непослушные рыжие пряди. «Расческу, полцарства за расческу»[8].
Равнина оказалась до странности голой — ни травинки, ни самого жалкого кустика. Перед Кэтрин расстилалось огромное серо-коричневое пространство, сплошь покрытое пылью и камнями. Однообразие пейзажа нарушали лишь мелкие неровности рельефа. Она сидела на скале и доедала остатки сыра.
Равнину Назрит пересекали линии явно искусственного происхождения — следы какого-то странного монументального замысла, воплощенного с невероятной геометрической точностью. Некоторые линии шли прямо, другие изгибались, образуя знаки, непонятные Кэти; пока что ей удалось различить лишь самое крупное изображение паука.
Остальные рисунки представляли собой гигантскую паутину. Паук смотрел на юг, в направлении Но-Фериена. Изображение носило отпечаток странной, пугающей красоты.
Салит называла это место священным. Надо же, а ведь выглядит совершенно заброшенным. Когда-то давным-давно она ходила через старое кладбище к дому своего дяди. Почти все могильные камни были перевернуты, надписи стерлись. Это было печальное и завораживающее зрелище, и сейчас Кэти испытывала очень похожие эмоции. Назрит явно что-то говорил самому дальнему и одинокому уголку ее сердца.
Она коснулась рюкзака, который держала между колен. Энергия камня чувствовалась даже сквозь нейлон. Много дней Кэти прислушивалась к жужжанию заключенной в рубине осы и заметила, что оно становится все сильнее, что в нем проявляются нетерпеливые, «голодные» нотки. Что же все-таки создала Салит?
Нечто волшебное, колдовское, предназначенное для мести.
Солнце еще не село. Она отложила сыр и отхлебнула воды из последней фляжки. Драгоценные запасы подходили к концу. Все легко умещалось в рюкзаке. Она взяла его и вернулась на тропу — крутую, но сравнительно безопасную.
Спускаясь, она еще раз бросила взгляд на юг. Над далекими вершинами Лурун-Бара поднималась завеса черного дыма, мешаясь с облаками. Огонь. Ей была ненавистна сама мысль о нем. Большую часть дня Кэти смотрела туда и гадала, что же горит. Она отвернулась и постаралась не думать о дыме — как-никак, он не имел отношения к обещанию, которое она дала Салит.
Сапфир висел на тонкой цепочке и раскачивался в такт ее шагам. Идти приходилось по грязи, по камням, но наконец Кэти спустилась на равнину и вытерла пот и пыль со лба. Ноги болели от многодневной ходьбы.
Стоя внизу, было значительно труднее разобрать рисунки, но она точно помнила местоположение паука. Из-под ног взвивались облачка пыли, ветер то и дело поднимал тонкую бурую завесу из мельчайших частиц почвы. Кэти достигла первой борозды, около четырех футов шириной и примерно такой же глубины, и перебралась через нее. На противоположном краю она остановилась и посмотрела вниз. С утеса равнина казалась голой и безжизненной, но на дне рытвины попадались сухие травинки.
Следующий ров был глубже, но уже. Она перепрыгнула его и снова осмотрела дно. Оно было из серого камня, потрескавшегося под напором ростков, пробивавшихся к свету.
— Пусть это будет для нас уроком, малыш, — сказала она вслух, прикладывая ладонь к животу. Оставшись в одиночестве, она привыкла разговаривать со своим еще не родившимся ребенком. Это казалось ей чем-то совершенно естественным.
Стрекотание насекомых привлекло ее внимание к островку зелени среди неровно растущей бурой травы. Это был цветок вроде колокольчика; тонкий стебель разогнулся, и красивые желтые лепестки сомкнулись вокруг жертвы.
Кэти вздрогнула:
— Вот так-то, малыш. Красота искушает неосторожных. Гм, звучит как цитата. Интересно, откуда? Ах да, из какой-то книги Роберта.
Борозды, образовавшие паутину, были глубже остальных — добрых двенадцать футов. Она решила, что спускаться будет не слишком разумно, лучше уж пройти на юг вдоль одной из борозд. Здесь тоже местами росла трава и даже бежали маленькие ручейки. И еще здесь было довольно много плотоядных желтых цветов.
Она вытащила из-за голенища «ориентировочный камень» Салит. Он был не больше мраморных шариков, какими играют дети, совершенно круглый и гладкий, и, похоже, терял силу. Когда Кэти шла в нужном направлении, он светился, но довольно слабо, будто знал, что приближается конец пути. Она зажала его в кулаке.
Серые вечерние облака постепенно уступали место темноте. Кэти зашагала быстрее, то и дело поглядывая наверх. Она боялась, что луны этой ночью не будет, хоть и бояться темноты больше не было причины: призрачный пес вроде бы отстал.
И тут раздалось громкое угрожающее шипение. Прямо на пути у нее лежало несколько плоских камней; в тени самого большого свернулось маленькое существо, напоминающее змею с гребнем вдоль спины, и подозрительно глядело на Кэти. Казалось удивительным, что эта крошка может издавать такой сильный шум. Убедившись, что ей ничто не угрожает, змейка притихла. Она развернулась, пригнула гребень и скользнула под камень. На всякий случай Кэти обошла камень стороной и после этого старалась внимательнее смотреть под ноги.
8
Обыгрывается известная фраза из «Ричарда Третьего» Шекспира, где вместо расчески фигурировал конь.