Раз как-то, засидевшись до позднего вечера в своём кабинете, Эдвард вышел в сад. Было тихо, одуряюще пахли белые цветы. Эдвард спустился со ступенек веранды и прошёл на открытое место, к цветнику. Вдруг стрела просвистела очень близко, у самой его головы. Звук резко пресёкся: должно быть, стрела впилась в ствол дерева рядом. Луна выплыла из-за бамбукового леса, и Эдвард увидел, что перистый кончик стрелы ещё трепещет в лунном свете у ствола, в полутора шагах от него.
Эдвард чиркнул спичкой и осветил ствол. Там, где впился кончик стрелы, светлая кора дерева резко потемнела. Стрела была отравлена.
В саду вдруг появились змеи — большие опасные змеи с дальних болот.
Эвердина окончательно потеряла спокойствие. Она никуда не отпускала сына с открытой лужайки у самой веранды.
Дакунти с маленьким Раятом часто стояли, прижав носы к изгороди, и смотрели.
Сквозь щели они видели дом белого тувана, его сад и веранду.
Белая женщина сидела с мальчиком в саду. Она шила, маленький играл подле неё. У белой женщины были удивительные волосы: они вились, как плющ по дереву. У здешних яванских людей волосы были не такие. Дакунти щупала свои — прямые и чёрные, как птичье перо.
Маленький смеялся, показывая белые зубы, и пил молоко. Дакунти брезгливо морщилась: пить молоко коровы! Это значило стать молочным братом телёнка! У них в деревне никто не пил молока. «Это хуже, чем пить кровь», — говорили старики.
Раз они стояли с Раятом и смотрели. Белая женщина склонилась над шитьём. Маленький отошёл от неё. Он присел на землю, чтобы нарезать твёрдых стеблей клагги. Из полого стебля получалась хорошая дудка.
Дакунти вздрогнула. Змея бесшумно подползла к ребёнку в траве, маленькая голова шевелилась, приподнятая над пятнистым телом. Белая женщина, склонясь над шитьём, не поднимала глаз. Упруго отталкиваясь хвостом, змея скользнула в полуметре от голой ножки ребёнка, подняла голову…
— Улар-лананг! — пронзительно закричала Дакунти. Она метнула палкой в змею. Эду отскочил, ещё не понимая, в чём дело. Палка со свистом пролетела в воздухе, змея, неохотно отклонившись, обвилась пятнистым кольцом вокруг пня.
— Змея! — теперь и Эвердина увидела. — Эду, сюда! — она побежала с ним к дому: — Змея в саду!.. Большая, улар-лананг!.. Эдвард, сюда скорее!.. Змея в нашем саду!..
Эдвард схватил толстую бамбуковую палку и побежал в сад. Змея уже уползла в траву. Эдвард позвал Ван-Хемерта, и они вдвоём обыскали сад. Змеи нигде не было.
Несколько минут спустя Эдвард увидел её. Улар-лананг обвилась вокруг ствола дерева. Это была крупная змея из породы пифонов, с чёрно-жёлтым пятнистым телом и маленькой головой. Она раскачивалась на двухметровой высоте, угрожая каждому, кто пройдёт под деревом. Эдвард с Ван-Хемертом с двух сторон подступили к змее. Длинными палками они скинули змею на землю и разбили ей голову. Издыхая, змея долго ещё шевелилась. Все столпились вокруг. Только тут начали вспоминать, кто первый увидел змею.
— Кто же отогнал змею от ребёнка? — спросил Эдвард.
— Здесь была девочка, — сказал Эду.
— Где?
— Здесь! — Эду показал на угол сада, где к забору с внешней стороны прислонился домик Кадат.
— Какая девочка? — встревожилась Эвердина.
Тут она увидела синий саронг, и Ван-Хемерт вытащил из-за забора смущённую, не успевшую убежать Дакунти и насмерть испуганного маленького её брата.
— Что это за дети? — спросил Эдвард.
— Прости меня, туван! — старая метиска бросилась ему в ноги. — Я спрятала этих детей… Они мне приходятся сродни. Раджа хотел забрать их в деревне, как забрал их старшую сестру, Аймат.
— Аймат-Си-Кете? — быстро сказал Эдвард. — Я помню её. Пускай эти дети живут здесь!
— Их надо прятать, туван! — плача, выговорила Кадат. — Адхипатти разгневается, если узнает.
— Никто не тронет этих детей в моём доме, пока я здесь, — сказал Эдвард. — Пускай они играют в моём саду!
Глубокая канава, которой Эдвард велел окружить сад, не уберегла дом от змей. Улар-лананги переползали канаву или их кто-то приносил в сад. В кратоне раджи умели обращаться со змеями.
Эвердина больше не пускала Эду в сад. Она отослала в Батавию свою малайскую няньку и глядела за ребёнком сама. И всё по дому Эвердина теперь делала сама, не доверяя никому.
В доме не хватало самых необходимых вещей — обувь, бумагу, нитки, даже сахар надо было везти из Батавии. Сахарный тростник рос в этих местах, крестьяне сосали его в зелёном виде, но сахара в Лебаке не варили. Пшеничной муки нельзя было достать на много палей в окружности; население ело лепёшки из кукурузной муки пополам с сушёной травой. Эвердина очень страдала от отсутствия европейского хлеба, но не хотела пускать в дом странствующего торговца, который мог бы приносить им хлеб.
Даже мыла не было у Эвердины. Она стирала песком и больно натирала себе руки. Дакунти, яванская девочка, неожиданно пришла к ней на помощь.
— Зачем песком стираешь, ньо-ньо? — удивилась Дакунти. Она сбегала на пустырь и принесла каких-то мягких светло-зелёных шишек. Размоченные в кипятке шишки дали настоящую мыльную пену.
Дакунти оказалась полезна в доме. Она умела варить краску из орехов, умела от руки разрисовывать ткани. Сидя на полу, на скрещённых ногах, она в полдня сшила Эвердине белую кабайю — просторную яванскую блузу с оторочкой — и сама разрисовала её от руки зелёными и голубыми рыбками.
— Что тебе подарить, Дакунти? — спросила у неё Эвердина.
Дакунти смутилась. Она показала Эвердине на буквы, нарисованные на кубиках Эду.
— Подари мне это, ньо-ньо! — попросила она.
— Ты хочешь научиться читать? — удивилась Эвердина.
— Да, — сказала Дакунти. Тёмные глаза у ней заблестели под припухлыми малайскими веками. — Хочу читать, как ты читаешь!
Эвердина показала девочке голландские буквы, и через неделю-полторы Дакунти уже складывала из кубиков слова.
— Этот народ очень способен к наукам, — твердил Эдвард. — О, если бы только дать им свободу!..
У них по-прежнему не было хлеба; вся семья уже неделю ела кукурузные лепёшки. У Эвердины распухли дёсны.
Незнакомый малаец остановил Эдварда возле дома. Он говорил на языке приморских малайцев, — значит, был городской, тёртый, из приморских мест. Малаец сказал, что у него есть булочная в Серанге и что он может постоянно привозить Деккерам хлеб.
Эвердина разглядела малайца из окна.
— Мне не нравится этот человек, — сказала Эвердина.
Старая Кадат присоединилась к ней. Малаец внушал метиске отвращение. Она встревожилась, когда Эдвард дал малайцу вперёд деньги, но ещё больше испугалась, когда человек принёс в дом два больших пшеничных хлеба.
— Уходи! Уходи! — Кадат прогнала малайца.
— Что это значит? — рассердился Эдвард. Он хотел вернуть человека.
— Нет! Нет! — Кадат схватила его за руку. — Не давай никому есть этот хлеб!
Эдвард смутился.
Ява, страна ядов, знает все виды убивающих средств — и медленные, и молниеносно действующие. Злые соки бродят в растениях её лесов, губительная плесень выступает на серой коре ядовитого дерева анчара; колючий кустарник на склоне горы встречает человека смертельным укусом.
— Объясни мне, что это значит? — Эдвард разломил принесённый малайцем хлеб.
— Нет! Нет! — Кадат упала ему в ноги.
— Хорошо, я сделаю пробу.
Эдвард отломил кусочек хлеба и дал его Минтье.
Прошёл день, другой — кошка была здорова.
— Ты напрасно напугала всех, старая, — сказал он Кадат.
— Подожди ещё, туван! — умоляла метиска.
Прошло ещё два дня, — Минтье сделалась грустна.
Она перестала есть, забилась в угол.
Весь дом ходил за кошкой, как за опасно заболевшей дочерью. Но Минтье не поднимала головы со сложенных лапок.