Ловефелл также солгал, объясняя, почему он не расспросил Мордимера о его прошлом. Это не было вызвано ни деликатностью, ни уважением к тайнам подопечного. Просто он знал, что не услышит правды, и не хотел принуждать юношу ко лжи. Он также задумался, смог бы он в словах парня отличить ложь от истины, ибо его разум, казалось, был похож на кладовку, закрытую на крепкий замок. И нужно было найти отмычки для этого замка, а не разбивать его при помощи лома.
Ловефелл за время своей довольно долгой жизни использовал различные имена, различные фамилии и различные прозвища. Впрочем, Арнольд Ловефелл тоже не было тем именем, под которым он пришёл в мир, но именно под ним его знали в Инквизиториуме и Монастыре. Или, может, лучше сказать: такое имя было дано ему в Монастыре, чтобы именно под ним он был принят в Святой Официум. Он выступал в различных ролях. Он был торговцем пряностями, начальником венецианской конторы, капитаном корабля, помазанным рыцарем, имперским шпионом, византийским епископом, и даже владельцем борделя. Он очень редко представлялся инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона (на что он имел соответствующие, и даже не сфабрикованные, а настоящие, документы), и уж почти никогда – тем, кем он был в действительности, то есть инквизитором Внутреннего Круга. Почти никогда он также не надевал официальный наряд инквизиторов: чёрный плащ с изображением серебряного сломанного креста. Перед визитом к настоятелю он задумался, какую роль будет играть в этот раз и как обосновать свой интерес к судьбе мальчика, который, вероятно, провёл в монастыре как минимум несколько месяцев. Отверг различные варианты, пока, наконец, не признал, что будет с наибольшим уважением принят, если представится посланником епископа Хез-Хезрона, что, по крайней мере, освободит его от объяснений, почему он расспрашивают об одном из домочадцев монастыря. Епископ просит информацию, а значит, рассчитывает её получить, и отказать в помощи было бы проявлением совершенно необоснованного отсутствия вежливости.
Монастырь братства Меча Господня (монахов часто называли Братьями Меча) был, как и все монастыри этого устава, построен по образу и подобию крепости. Правда, монахи уже на протяжении многих десятков лет не обучались владению оружием и верховой езде, но некоторые привычки из прошлого остались. И именно к этим привычкам относилось то, что монастырь должен был напоминать замок, опоясанный крепостными стенами, с цилиндрическим донжоном и башнями для стрельбы. Братья Меча действительно играли великую и славную роль в то время, когда христианство распространялось на землях сегодняшней Империи, и когда населяющих эти земли римлян, галлов, германцев и бриттов следовало склонить к идеалам веры, держа в одной руке Писание, а в другой меч. Монахи-воины чаще использовали меч. Ну, а потом наступили более спокойные времена, и князьям, королям и императорам не особо нравилась ситуация, что на их землях высятся мощные крепости, полные монахов-воинов, которых никто не контролирует. Император Андреас даже публично назвал их «занозами в жопе», что легко перешло в разговорную речь, и теперь каждый из этих монастырей называли «занозой». Хотя никто уже не знал, почему монахи дали склонить себя к отказу от воинственных идеалов и независимости. Насколько помнил Ловефелл, этого удалось добиться мирными методами, и при этом погибло не больше, чем несколько сотен человек.
Инквизитор предъявил брату-привратнику документы, выданные канцелярией епископа Хез-Хезрона, и без задержек предстал перед настоятелем.
Аббат Ансельм был высоким лысеющим мужчиной, который ходил таким образом, что до удивления напоминал бродящего по воде журавля, но, в отличие от этой птицы, голову держал высоко, будто хотел высмотреть что-то очень важное в монастырских сводах.
– Приветствую вас, господин Ловефелл, – сказал он сухо. – Чем могу помочь? Что у вас за дело, настолько срочное, что вы отрываете меня от обязанностей?
– Вы уж извините. – Инквизитор даже не стал изображать извиняющийся тон. – Вы не предложите мне присесть? – Спросил он через некоторое время.
– Насколько я знаю, люди высокого положения и так делают то, что хотят. – Настоятель пожал плечами. – Но садитесь, если угодно.
Ловефелл уселся на отодвинутом от стены стуле. Он не ожидал в монастыре благожелательного приёма и, как видно, не ошибся.
– Это не займёт у вас много времени, отче, – сказал он. – И чем быстрее вы найдёте ответы на вопросы, которые я задам, тем быстрее я позволю вам вернуться к обязанностям.
– Так спрашивайте.
– Как много вы содержите сейчас домочадцев?
– Пару десятков, – ответил аббат. – А помощь мы оказываем почти сотне нуждающихся. Мы их кормим, одеваем, некоторым выплачиваем скромные пособия.
– Весьма похвально, оказывать помощь тем, кто не может помочь себе сам, – заявил Ловефелл, но на аббата его слова не произвели никакого впечатления. – Однако меня интересуют те, кто живёт в монастыре. Пара десятков, говорите?
Монах не отвечал и всё время смотрел на инквизитора равнодушным взглядом.
– Думаю, это большая милость для бедных и нуждающихся, попасть под ваш гостеприимный кров, – продолжал Ловефелл. – Редко, наверное, бывает, чтобы его покидали по доброй воле.
– Люди – это беспокойные души, – сказал монах. – Для многих тихая, скромная жизнь в монастырских стенах слишком большое отречение.
– Вы ведёте списки людей, которым помогаете?
– Конечно. Ни одно пожертвование, будь то в натуральной или в денежной форме, не может не пройти через книги.
– Похвальное тщание, – признал Ловефелл.
Монах снова ничего не ответил, но инквизитор и не ожидал, чтобы этот человек изменил своё отношение под влиянием нескольких вежливых слов.
– Меня интересует, не оставлял ли в этом году, а может быть, в прошлом, ваших порогов молодой парень. Черноволосый, хорошо образованный, и, наверное, родом из хорошей семьи. У меня есть основания полагать, что вы опекали его здесь какое-то время, и мне любопытно, не ошибаюсь ли я.
– Не могу вам помочь, – ответил аббат. – Слишком много у меня забот, касающихся деятельности монастыря, чтобы я знал, кто в данный момент пользуется нашим гостеприимством. Кроме того, я не думаю, чтобы вы знали, но у меня сто восемьдесят три собрата, и представьте себе, что даже их имена иногда мне ни о чём не говорят, а тут речь идёт о каком-то парне, который, наверное, помогал братьям в работе по хозяйству.
– Но кто-то этой проблемой занимается, разве нет? Кто-то из ваших собратьев решает, кому из нуждающихся оказать поддержку? Поэтому, пожалуйста, позовите его.
Настоятель покачал головой.
– Это брат Альберт, но он вам не поможет, ибо всего месяц исполняет эту функцию. В апреле Господь призвал к свету своему брата Себастьяна, который дожил до славного возраста семидесяти трёх лет.
– Ну что ж. – Ловефелл пожал плечами. – Тогда покажите мне, будьте любезны, документы. Может, таким образом я смогу найти нужную мне информацию.
– Конечно, – согласился монах. – Подождите меня во дворе, там, под аркадами, и я прикажу их вам принести. Теперь извините. Обязанности.
Он даже не кивнул инквизитору на прощание, только повернулся и вышел из кабинета, переставляя ноги так, будто перешагивал через какие-то препятствия, невидимые для глаз обычного человека. Ловефелл ждал документы долго. Слишком долго. И был уверен, что это не случайность, а ясный и чёткий сигнал, что ему здесь не рады. Тем более что никто даже не потрудился предложить ему хотя бы глоток воды.
– К чертям пропало христианское гостеприимство, – буркнул он про себя. Наконец, к Ловефеллу подошёл молодой монах, несущий под мышкой книгу.
– Благослови вас Бог, господин, – вежливо поздоровался он. – Я брат Альберт, и я слышал, что могу вам помочь. Что я с удовольствием и сделаю.
Инквизитор кивнул ему головой.