Девушка подняла голову и увидела лицо Витольда, такое же уставшее и грязное, как у неё. Он выглядел уставшим, вымотанным, и каким-то чудом не был ранен. В этом Генрике убедилась, когда встала и оглядела его с ног до головы. Витольд был весь в крови, но повреждений герцогиня не отметила. Это заставило её вздохнуть с облегчением — ну хоть друга не задел вражеский меч.
— Как ты? — выдохнула Генрика и убрала с лица нависшую чёрную прядь.
— Не ранили, слава Богиням. — Барон усмехнулся. — Но могло быть лучше. Какой-то утырок успел прибрать себе мой шлем, я так его и не нашёл. Меня уже три раза чуть по голове не огрели.
Стоило только Витольду произнести это, из-за угла возник ветианский воин, судя по всему, ещё совсем юный и только недавно научившийся нормально обращаться с мечом. Ему было не больше двадцати лет, но дерзости… Он атаковал резко, чуть было не ранив Витольда в живот, затем ещё раз, ещё, и ещё. Барон Герц, не ожидавший такой внезапной атаки, с трудом отбивался от него. Их мечи стучали, соприкасаясь друг с другом. Генрика даже не поняла, что происходит, но решила не вмешиваться.
— Что стоишь? Помоги мне! — крикнул Витольд ей. Она тут же очнулась, дёрнулась с места, и из последних сил занесла меч над юношей, увлечённым поединком с бароном.
Ветианец быстро переключился на неё, и Витольд уже было хотел нанести ему смертельный удар, как к нему подлетел ещё один солдат, кажется, ещё более лихой и наглый. Как же они надоели… Генрика даже не думала, что ветианские солдаты могут быть настолько наглыми, она уже который раз только успевала отбиваться от них. Кажется, скоро не только Ильзе здесь будет люто ненавидеть их. Генрику всё сильнее клонило в сон. Она почти чудом отражала удары противника и наконец всадила меч ему в живот. Юноша закричал и упал на землю, тяжело дыша. Генрика резким движением извлекла меч из его брюшины, позволяя кроваво-белой кашице вытекать наружу. Ветианец приподнял голову. Видимо, перед смертью он хотел видеть лицо своей врагини. Он смотрел, не скрывая ненависти, презрения, и вместе с тем, жгучего отчаяния. Генрике не было жалко его, но она смотрела на него с некоторым сочувствием. И, сама не понимая, что творит, добила юношу, пронзив мечом его горло.
Вскоре рядом без чувств пал и соперник Витольда. Скоро трупы этих солдтам сожгут, а пепел развеют над ближайшей рекой или закопают — это уже не имеет значения. Они мертвы, а значит, миледи будет счастлива.
Генрика усталым взглядом окинула опустевший двор замка. В стороне деревни было уже тихо, даже не пылал костёр — надо думать, всех уже перебили или добивают остатки. А вот за её спиной жалкая горстка ветианцев всё ещё отбивалась от эллибийских солдат. Генрика бы и сама присоединилась к ним, но сил на какие-либо действия у неё уже не оставалось. Закат уже отмечался на небе алым заревом — неужели они сражаются целый день? В битве Генрика потеряла счёт времени, казалось, прошёл буквально час или два.
Собрав оставшиеся ничтожные силы в кулак, Генрика ринулась в битву. Так прошло ещё минут двадцать пока, наконец, не был убит последний воин, готовый сражаться за свой замок. Капитан ветианской армии, низкий и худой молодой человек лет двадцати двух, бросил к ногам Генрики знамя. Ильзе поручила ей представлять её интересы в случае её отсутствия, и герцогиня сама дала ему знак, чтобы он подошёл к ней с флагом. Юноша испуганным, потерянным взглядом пытался высмотреть свою новую леди, пока Генрика не улыбнулась ему. По-доброму улыбнулась. Она сама не знала, как так получилось, и даже грустно усмехнулась про себя: будет иронично, если убить этого мальчика потом поручат ей.
После того, как знамя оказалось на земле, герцогиня дала знак рукой, приказывая остановить сражение. Она подняла взгляд на алое зарево в далеке: в деревне совершенно точно начался пожар: запах дыма и крики были слышны аж отсюда.
Чувствуя, что силы покидают её, Генрика подалась в сторону замка. Головная боль сдавливала голову железным обручем. Хотелось упасть, забыться крепким сном и не вставать. Каждый шаг отзывался болью, не было сил не то, что говорить — дышать. Генрика и не предполагала, что первая битва может пройти так тяжело. А вот Витольд был, кажется, в полном порядке, хотя буквально несколько минут назад выглядел смертельно уставшим и разъярённым. Сейчас же Витольд снова улыбался Генрике, будто гордился ей. Он опустил меч в ножны, подбежал и взял девушку под руку, чтобы та не упала, так и не дойдя до замка.
Чуть ли не перед самым носом у неё дверь резко распахнулась, и оттуда вышла Ильзе с гордым выражением лица. Она окинула взглядом свои владения и, задержав взгляд на Генрике, улыбнулась. Похоже, всё было не напрасно. Это была действительно хорошая работа. Она стояла с улыбкой, не говоря ничего ещё с минуту, а затем приказала вести кого-то. Сама спустилась с крыльца и направилась налево — там, кажется, были виселицы. Следом за ней под конвоем шли Варда и Локшман. Их одежды были изодраны, испачканы кровью, а тела изрезаны и изуродованы. На лицах обоих не было живого места. У Локшмана так и вообще отсутствовал правый глаз — вместо него была кровавая кашица, вытекавшая вместо слёз. У Варды же под глазом красовались фингалы, а с шеи была почти полностью содрана кожа. Изо рта вытекала тонкая струйка крови — похоже, ей выбили несколько зубов. Руки пленников были сцеплены за спиной наручниками, к которым была подведена цепь — за неё их держали воины, шедшие сзади. Идя вслед за своей новой леди, Варда с презрением оглядывалась по сторонам, но головы не поднимала — попытка скрыть увечья. Локшман шёл смирно, кажется, раздавленный и разбитый полностью.
Генрика смотрела на них со страхом. Всё это казалось ей таким бессердечным, злым и ненужным, хоть и с другой стороны — торжественным, победным и оттого красивым. Ильзе подала знак, и все остальные солдаты проследовали за ней. Герцогиня, кажется, только сейчас осознала, что с ними были воины Судзуки и Тхакуров — ламахонцы. Следовало как следует отблагодарить своих новых вассалов. Что они чувствовали, убивая тех, с кем жили бок о бок столькие годы? На их лицах было ни капли страха или сожаления. Они выглядели даже увереннее эрхонцев. Генрика заметила, что некоторые из воинов стояли до этого, прижав кинжалы к глоткам выживших мирных жителей. Страшно подумать, сколько было убито детей и изнасиловано женщин в деревне. Страшно было представить, что ждёт сейчас Бхаттаров на эшафоте.
Пленные ветианцы молчали. Кто-то молча плакал, покорно волочась за своими истязателями. Смеркалось, и тьма сгущалась не только на небе. Тьма сгущалась в сердцах, в мыслях, в душах. Но ведь это всё-таки праздник победы?
Генрика вздохнула и молча поплелась за остальными. Витольд всё ещё заботливо держал её под руку. Даже он помрачнел в момент и больше не улыбался. Герц изначально должен был идти с Эльжбетой на запад, где наверняка будет пролито куда меньше невинной крови — там в основном ламахонцы, а графиня Кюгель легко умела договариваться с людьми. Почему же он выбрал худшее и пошёл за Ильзе? Ради усталости, боли и сцен казней? Генрика слишком устала, чтобы думать об этом, но мысли сами возникали в её голове. Она поняла, что вдобавок ко всему ужасно замёрзла. Только бы сегодня удалось спокойно поспать…
Осторожные зрители молча столпились у эшафота, куда вскоре поднялась Ильзе и Бхаттары. Миледи была одета в своё любимое серо-алое платье, поверх которого накинула чёрный меховой плащ. Она подняла правую ладонь вверх, поприветствовав свой народ, в исступлении и странном смятении стоявший перед эшафотом — точнее, жалким его подобием. Замок Бхаттар богатством не отличался, и разрушенная крепостная стена — тому в подтверждение. Неудивительно, что с такой плохой жизнью эрхонцы так легко разбили их. Генрика понимала: это только маленький шаг, худшее ещё впереди.
— Нечистые расы должны быть уничтожены, — произнесла Ильзе уверенным голосом. — За неправильную веру, искажённые законы, противоречащие нашим. Мы не должны допустить грязи на нашей земле, и пусть уж кровь льётся алой рекой, чем нечистые народы отравляют мои земли, словно ядовитые сорняки. Словно паразиты. — Ильзе окинула взглядом толпу. — Я вижу, многие из вас не успели зарезать некоторых из них. Теперь это ваши рабы. Делайте с ними, что хотите, кроме предоставления свободы. Всё во имя веры. Всё во имя правды.