Левый фланг и засадный полк стали единым целым, и Генрика увидела, что ламахонцев осталось совсем мало. Они продолжали несмотря ни на что держать строй, вели оборону, но герцогиня не позволяла себе вздохнуть с облегчением. Ламахонцы ведь сумасшедшие, когда дело касается защиты родины. Ей отчего-то начало казаться, что у ламахонцев тоже мог быть засадный полк: воины сражались так уверенно, словно их — не жалкая горстка, а около двух тысяч, а то и больше.
Но, увидев, как часть войск отступает, герцогиня улыбнулась: победа была за ними. В конце концов, она ведь понимала, что ламахонцы вряд ли придумали что-то новое, к тому же, разведка работала прекрасно и ложных сведений ещё ни разу не доносила. Эрхонцы уже почти победили. Несмотря на боль, на усталость, на страх и отчаянье, кровь и большое количество жертв. Генрика заулыбалась и даже могла бы рассмеяться, если бы это было уместно. Она неожиданно вспомнила о том, что не знает, где Витольд, Вибек и другие её друзья, и улыбка исчезла с её лица. Увлекшись сражением, она забыла обо всём. О долге, о родных, о друзья, даже об Ильзе. Сердце пропустило удар. Хотелось верить, что они не ранены и не убиты: в этом кровавом месиве было невозможно что-либо вообще разглядеть. За Ильзе она могла не беспокоиться: она находилась в лагере и точно не пострадала. Скоро она выйдет на поле битвы, чтобы леди Ханыль Мин бросила к её ногам своё знамя.
Но битва ещё не окончена.
Генрика резко повернула голову влево, в сторону леса, и увидела Ежи Кюгеля. Ей показалось странным, что он находился там, ведь когда она уходила, Ежи был в лагере. Кюгель командовал левым флангом, и возможно оказался здесь, когда левый фланг смешался с засадным полком. Ежи находился почти в лесу, среди деревьев, и в кого-то старательно целился из лука. Герцогиня Корхонен не видела его цели, и было хотела что-то предпринять, помочь, но граф бросил взгляд в её сторону и помотал головой, давая понять, что сам разберётся. Генрика решила не вмешиваться и застыла на месте, наблюдая. Стоило Ежи только отвернуться, как чья-то стрела внезапно вылетела откуда-то справа. Он даже не успел заметить, что ламахонец, в которого он целился, уличил столь удобный момент. Стрела вылетела молниеносно и врезалась прямо в грудь. Ежи едва успел произвести ответный, совершенно неэффективный выстрел и почти тут же упал на землю.
Стрела, пущенная им, упала в двух шагах от лучника, вышедшего из-за дерева. Поняв, что цель достигнута, ламахонец отправился в сторону своих, но кем-то пущенная арбалетная стрела остановила его, попав в лоб и прошив голову насквозь.
Генрика даже не заметила, что битва постепенно замерла. Вдалеке ещё звенело оружие, но все остальные солдаты уже давно сложили его. Генрика обернулась и увидела, что все смотрят на Ильзе, которая на вороном коне приближалась к Ханыль Мин, державшую в руках флаг, чтобы положить его к ногам своей новой леди. Генрика видела, что Мин плакала. Настолько сильно она хотела победить, отвоевать, защитить свою родину, и не смогла. Герцогиня почувствовала жжение в груди, словно сердце пронзила раскалённая игла. Не то, чтобы она сочувствовала или жалела ламахонку, но ведь точно так же поражение могло настичь и Ильзе. И Ханыль Мин наверняка ждёт не самая приятная участь, которую, быть может, она и заслужила в какой-то мере.
Ильзе смотрела на неё бесцветным взглядом. После всего, что случилось, Генрика была искренне рада видеть её. Ей хотелось разрыдаться от избытка чувств и обнять Ильзе, но было ещё слишком рано. Все чувства — потом, когда они уже будут в замке. Когда битва наконец завершится официально. Генрика, признаться честно, сейчас ждала этого момента больше всего — находиться на поле битвы было уже невозможно. Было холодно и темно. Повсюду валялись тела раненых и убитых… Да, Генрика в какой-то мере привыкла к этому, но страх всё равно не отпускал её. Ни в одном сражении. Герцогиня прижала ладонь к поражённому месту на руке — кровь уже не текла, но было довольно больно. Но это ничего, в прошлый раз было даже хуже.
Леди Штакельберг, наконец, остановилась перед леди Ханыль. Та резким движением бросила к её ногам знамя, а сама приклонила колено. В её действиях читалось безволие, скованность, боль. Оруженосец, пришедший с Ильзе из лагеря, поднял флаг и передал ей. Она победно улыбнулась и торжественно подняла стяг вверх, чтобы все видели, насколько сильна была её армия, её солдаты и полковники. Насколько хороша была тактика, разработанная ею и ещё несколькими её вассалами. Эта битва хоть и была выматывающей, завершилась благополучно. Замок Мин принадлежал Эрхону, а значит и все его вассалы тоже.
Армия возликовала, смотря на реющий в небе флаг. Лишь те остатки ламахонской армии стояли молча. Воины, опустив головы, чуть ли не плакали. Генрике было немного жаль их, ведь они — такие же солдаты, так же сражавшиеся за свою леди и так же страстно желавшие победы. Она ощущала себя довольно странно: с одной стороны, ей было безумно радостно оттого, что всё кончилось, и они победили, но с другой стороны, какой ценой…
В толпе Генрика заметила Витольда и улыбнулась ещё шире, даже хотела рассмеяться, но вспомнила о том, что сейчас это было бы не совсем уместно. Признаться, её радости не было предела. Витольд жив и, хотелось верить, не ранен. Вибек жива. И графиня Ульрика… Генрика не хотела больше ничего. Ей не хотелось быть здесь. Поскорее бы уйти с этого поля и забыться в объятиях Ильзе, забыть весь этот ужас сражения, горы трупов, крики, кровь…
— Клинок, — приказала Ильзе леди Ханыль. Женщина, сдерживая рыдания, извлекла кинжал из ножен и трясущейся рукой протянула его леди Штакельберг. Оруженосец схватил его и передал Ильзе. Воронёный клинок действительно был красивым: чёрная матовая сталь, резная ручка с бирюзовым камнем в центре. Леди Штакельберг смотрела на него с полубезумной улыбкой: она так хотела заполучить его, и он так легко, почти даром достался ей. Казалось, она вот-вот зальётся истерическим смехом, но вместо этого небрежно бросила кинжал в ножны, будто бы он был самым обычным и не имел никакой сверхъестественной силы. Будто бы секунду назад она не смотрела на него безумными от счастья глазами.
— Схватите её. И ведите сразу в темницу, — сказала Ильзе холодным голосом. Внезапно из толпы возникла Вацлава. Она, похоже, потеряла на поле битвы шлем. Её лицо было залито кровью, на лбу красовалась рана, но баронесса выглядела довольно бодро и даже улыбалась, радовалась безоговорочной победе. Она заломила руки Ханыль за спину и сковала их наручниками, а затем — взяла под левую руку. Под правую руку Ханыль взяла герцогиня Ульрика, руки которой были по локоть в крови — то ли своей, то ли чужой. И вот она совсем не улыбалась. Она не плакала, не страдала, не смеялась — на ней просто не было лица.
Сегодня Ульрика потеряла в битве сестру.
Муж Кирстен, стоявший рядом с какой-то баронессой, лицо которой было изувечено полностью, держал на руках бездыханное тело супруги. В её груди было несколько стрел, а в животе зияла огромная кровавая рана. Кирстен умерла страшно. Но авангард под её предводительством прекрасно справился с задачей. Будь Кирстен жива, она бы гордилась.
Генрика покачала головой. Теперь её восславят в песнях. Всех погибших восславят. Только нужно ли это им, мёртвым? Вся эта слава и память нужна живым, то ли чтобы не совершать ошибок просто, то ли просто подбадривать, давать надежду… Но уж лучше бы они были живы. Лучше уж они бы продолжали воевать. А воспеть их всегда успеют…
Народ постепенно двигался в сторону замка. За наступивший вечер нужно было перенести лагерь ближе к Мин. Остатки ламахонского войска, вероятно, будут пленены. Теперь они будут сражаться за Ильзе или просто ожидать своей участи в темницах. Генрика вздохнула: это было не слишком правильно. Было бы куда милосерднее и благороднее отпустить их, но Ильзе сама решит, что с ними делать.