Наконец они дошли до назначенного места. Похоронная процессия взошла на помост, труп сначала положили с краю, а затем осторожно спустили в воду. Тело сразу пошло ко дну, и пурпурная ткань, скрывавшая лицо, чуть приоткрылась, но бледных, искажённых черт лица уже не было видно под серой водой.
В лучах рассвета река казалась золотой. Она текла в бледную туманную даль, и казалось, что она действительно была порталом в какое-то иное измерение. Эльжбета слышала тихое пение ранних птиц. Оно казалось ей волшебным, сказочным, прекрасным, но нисколько не успокаивало боль. Нервно теребя рукав платья, графиня старалась сдержать подступавшие слёзы. Ей больше не хотелось быть здесь, даже несмотря на прекрасный пейзаж и дивную погоду. Вечером она и так должна будет вернуться сюда уже одна и помолиться.
Жрица закончила распевать молитву и ушла с монашками обратно, оставив Эльжбету и Вибек наедине.
— Теперь от него только лук остался, — сказала графиня тихим голосом. Говорить ей не хотелось, но отчего-то казалось, что это поможет хоть немного отвлечься. — Можешь забрать его себе. — Она перевела взгляд с золотящейся воды на дочь. Вибек была похожа на мать Эльжбеты, Викторию Кюгель, только, в отличие от неё, у девушки были светлые волосы и голубые отцовские глаза. Но черты лица и даже черты характера напоминали графине мать. Вибек была такой же осторожной, уверенной в себе и своих силах, настойчивой и старательной. Именно такой Виктория была в молодости — к сорока пяти годам она стала беспокойной, мнительной, подозрительной, ей вечно казалось, что все вокруг — враги, подозревала несколько человек в покушении на её убийство. Когда она узнала о том, что ауксинисцы вторглись на территорию Ойгварца и разрушили часть феодов, Виктория сразу же решила бежать из страны вместе с Евой.
А вот острой на язык, смешливой и чуть ветренной Вибек была в отца. Они с ним были очень близки, общались словно друзья. Эльжбете, которая прожила
большую часть сознательной жизни без отца, понять это было сложно, но она всегда радовалась за них, ведь они были счастливы.
Эльжбета почувствовала, как холод прошёлся по её спине. Кто знает, жива мать сейчас или нет — они уже так давно не переписывались, лет десять о Виктории и Еве не было ни слуху, ни духу. Эльжбета продолжала любить мать и младшую сестру всем сердцем, а вот они её — вряд ли.
— Я не умею стрелять, — просто ответила Вибек, смотревшая на играющие на воде блики. С детства девушку учили обращаться только с мечом, и она прекрасно им владела, но луками и арбалетами никогда не интересовалась. Эльжбета не считала это каким-то своим упущением — пусть дочь выбирает, что ей нравится. Её дело — предложить или направить на путь, кажущийся истинным.
— После войны научишься, — ответила графиня и почувствовала, будто в сердце снова вошла раскалённая иглой. Ей было так страшно думать о будущем. Особенно после того, что случилось. — У меня на тебя большие планы. Война кончится, Эрхон обретёт независимость, Ильзе станет королевой, и, хочешь ты этого или нет, тебе придётся выйти замуж за Аццо. Это уже почти официальная договорённость, — добавила Эльжбета с улыбкой. Она понимала: Вибек наверняка будет против такого союза, дочери не хотелось всей этой роскоши или высокого положения в обществе, она много раз говорила и матери, и отцу, что хочет всю жизнь служить, даже возможно за границей… Но пока это было невозможно — Кюгелю нужна наследница, а у Вибек не было ни сестёр, ни братьев, и кроме неё править замком в будущем будет некому.
— Ладно, — тихим голосом сказала Вибек. — Ты ж ведь знаешь, как я не хочу замуж… — Графине показалось, что дочь усмехнулась.
— Я понимаю, — ответила Эльжбета устало. — И я в своё время не хотела и не планировала, пока Войцеха не отреклась от правления. Власть перешла в мои руки, а вместе с властью — определённые обязанности, долг. — Графиня задумалась. — Ты — единственная наследница, и кроме как тебе некому больше продолжать род. Так уж получилось, к великому сожалению. — Графине было действительно жаль. Понимая, что ей придётся неволить дочь, она чувствовала себя отвратительно. Но долг есть долг, и к нему у Эльжбеты было особое отношение. Раз уж в этой ситуации невозможно заключить какой-то иной договор, значит, остаётся выполнять долг. Дочь, кажется, это понимала, хотя Эльжбета видела и чувствовала, как ей не хочется такой жизни. Вибек была не из тех, кто готов смириться с судьбой. Она всегда ставила свободу выше всего другого, но сейчас словно принимала свою участь как должное, будто бы внутри неё что-то сломалось.
— Но это ведь не помешает мне научиться стрелять? — Вибек усмехнулась — она всегда искала во всём позитивные стороны. — Я, конечно, вряд ли смогу научиться так же, как отец. Я горжусь им.
— Он так хотел, чтобы всё это кончилось, — горько и нервно усмехнулась Эльжбета, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Да, может быть, такая смерть — повод для гордости, но какой ценой… Эльжбете было больно, невыносимо горько и страшно принимать это. Мир в мгновение утратил прежние краски и свет, стал серым, холодным, пустым. Не хотелось думать ни о гордости, ни о героизме, не хотелось вспоминать о вчерашнем вообще. Но забыть, словно страшных сон, этого уже не удастся.
Эльжбета попыталась улыбнуться и подняла голову к небу, чтобы не разрыдаться от нахлынувших чувств. Вибек подошла к матери и обняла её так крепко, что хрустнули кости. Сейчас она была единственным человеком, кто хоть немного понимал Эльжбету. Графиня могла бы и выговориться ей, но грузить её не хотелось, ей самой было ничуть не легче. Подруг, с которыми можно было поговорить по душам, у Эльжбеты не было, а сестра была далеко.
Сейчас графиня была одна наедине со своей бедой, которая для государства и войны — мелочь, а для неё — катастрофа. Но хоть Вибек жива и здорова, и на том спасибо.
— И всё действительно кончилось. Только для него, правда. — Успокоившись, Эльжбета снова нервно усмехнулась.
Они простояли так ещё минут пять, молча смотря, как солнце медленно поднимается над уставшей землёй. Потом вместе отправились к замку, Вибек встретила герцогиню Корхонен, и они ушли куда-то вдвоём. Эльжбета была рада, что хоть у дочери есть кто-то близкий и понимающий. А самой ей сейчас лучше побыть одной, привести в порядок мысли, понять, что делать дальше.
И когда она уже почти дошла, ей встретилась леди Ильзе.
— Доброе утро, миледи. — Эльжбета старалась говорить бодро и спокойно, будто бы всё было в порядке, и утро было действительно добрым. Не заметить сюзеренку она не могла — это было бы просто невежливо.
— Здравствуйте, ваше сиятельство, у меня для вас новости, — ответила леди Штакельберг сосредоточенным голосом. Она смотрела не на собеседницу, а куда-то вдаль, словно пыталась разглядеть что-то или наблюдала за чем-то, хотя там была просто сине-белая даль и шатры. При этом девушка постоянно теребила браслет, состоящий из алых камушков в тон платью. Алый был общим геральдическим цветом Штакельбергов и Кюгелей.
— Я внимательно вас слушаю, — сказала Эльжбета заинтересованным тоном и кивнула, отведя взгляд.
— У Мёллендорфа, который должен был штурмовать Сингх в начале июля, возникли проблемы с восставшими ветианцами. В лагере — беспорядки, осаждённые замки не думают сдаваться, потому у него просто нет времени и людей для того, чтобы заниматься этим. — Ильзе покачала головой. — Поэтому Сингх берём мы. Мне нужна половина ваших людей. Ваши дипломатические навыки нам всё ещё пригодятся. И со второй половиной вы отправляетесь предлагать наши условия Ямакава. Если не выйдет — ждите нас, и мы вместе возьмём город осадой.
Услышав про осаду, графиня было хотела возразить, памятуя о том, какой выматывающей была осада Мурасаки, но промолчала. Сейчас спорить с миледи не было никаких сил и желания.
— Хорошо, — кивнула Эльжбета с грустной улыбкой. — Я сделаю всё возможное, миледи.
— Вот и прекрасно. Завтра после обеда будет военный совет, где уже решим, когда и как всё это должно произойти, — улыбнулась Ильзе и заправила светлую прядь за ухо. — Во вчерашней битве мы потеряли довольно много людей. — Она попрощалась с Эльжбетой и удалилась в замок.
Эльжбета усмехнулась. Беда не приходит, когда ты ждёшь её. Беда всегда приходит неожиданно, нанося удар ножом в спину. Она напоминает о себе после всякого счастья, будто бы желая испытать на прочность, преподать новый жизненный урок. И ожидать её порой страшнее, чем испытывать. Вот только в этот раз беду не ожидал никто…