Вот только пока единственными живыми обитателями леса, встречавшимися Эйуми на пути, были птицы и белки, скакавшие между стволами. Из людей тут только трупы, повешенные на деревьях — сами они лишили себя жизни, или кто-то помог им в этом — было неизвестно. В их карманах можно было найти немного денег, у одного на поясе висел кинжал, у кого-то было даже свежее яблоко. С них можно было стянуть одежду, но в ней Эйуми не нуждалась. Ей удалось украсть у одного из стражников одежду: тунику, брюки и сапоги. Теперь её вполне могли принять за эрхонку их солдаты.
В пути её сопровождали боль в ногах, страшная усталость и звериный голод. Находясь в плену, Эйуми и так почти не ела, а добыть пропитание в лесу самостоятельно было трудно. Приходилось есть, что попало. Ночью всё равно нужно было разжигать огонь, чтобы хищники не приближались. Вот только за всё это время Эйуми не встречала тут даже зайцев — только белки, мелкие грызуны да птицы, певшие свои песни где-то в кронах деревьев. Ничего. Словно лес вымер вместе с десятками деревень вокруг.
Эйуми даже представить не могла, что когда-то будет так сильно мечтать о мягкой тёплой постели, но ничуть не жалела о том, что сбежала. В темнице было в сотню раз хуже, хотя бы потому, что рядом был враг. Каждый день к ней приходили люди, убившие её сына, несколько раз грозились убить и её, били, унижали, оскорбляли, кормили отвратительной пищей и почти не давали воды. Ещё повезло, что её не отправили в Мёллендорф. Хотя и в родном Мурасаки ужасов хватало.
Всё это пробуждало в Эйуми такую лютую ненависть, какую она никогда ещё не испытывала, будучи человеком спокойным и относящимся ко всему снисходительно.
Она не знала, сколько ей ещё бежать до ближайшего замка, нетронутого эрхонцами, и с каждым днём ей всё меньше верилось в то, что из леса вообще есть выход. Возвращаться назад было равносильно самоубийству, и жизнь в лесу казалась Эйуми не такой уж и дикостью. В конце концов, если она не найдёт отсюда выход, пропитание здесь герцогиня себе точно отыщет.
Но пока ей хотелось спокойно поужинать и поспать хоть в самом захолустной и бедной таверне с одними ворами да убийцами внутри, и она не теряла надежды. В случае столкновения с вором постоять за себя Эйуми могла, а вот создать себе еду из воздуха — нет.
И на пятый день лес неожиданно кончился, герцогиня вышла на открытую дорогу, на левой стороне которой прямо возле леса стояла небольшая таверна с поломанной, потрескавшейся вывеской. К великому удивлению, внутри было довольно чисто и просторно. Эйуми встретила довольно миловидная хозяйка, явно из числа богатых крестьян. В её речи слышался деревенский говор, хотя девушка старалась говорить как дворянка и некоторые сложные, не характерные для крестьянской речи слова, произносила просто для того, чтобы произвести впечатление, не особо понимая их значение. Похоже, Эйуми она не узнала. В общем-то, вряд ли крестьянка видела её до этого даже на портретах, хотя о Мурасаки за пределами Мин знали больше, чем о других, более мелких графах и герцогах.
Ужин и ночлег обошлись герцогине не так уж и дорого. Как она была рада наесться и выспаться впервые за столько дней! Постель, конечно, была жёсткой, еда — пресной, но Эйуми и тому была рада. Если бы ей ещё предоставили новую одежду — было бы вообще замечательно, но за это нужно было платить дополнительные деньги, которые Эйуми пока решила приберечь. Теперь оставалось разузнать, где она, и сколько здесь до ближайшего феода.
Стоило только Эйуми спуститься на первый этаж за завтраком, как она тут же застыла на месте, увидев в дверях знакомую фигуру. Сначала ей показалось, что это вернулся брат хозяйки. От неожиданности у Эйуми буквально замерло сердце, но герцогиня не схватилась за кинжал, не скривилась, не принялась придумывать на ходу план побега. Она ещё раз пригляделась, чтобы убедиться, что не ошиблась. Этому человеку можно было доверять. Это был лорд Чихёль Пак — низкий и худой коротковолосый мужчина лет тридцати пяти, младший брат её покойного мужа Кэйташи. Герцогиня одновременно испугалась и испытала облегчение — теперь найти дорогу до ближайшего замка не составит труда. Если лорд Чихёль здесь, наверное она уже на территории аллода Пак, а не Мин, который был полностью подчинён эрхонцами. Эйуми не знала, что творилось в Пак, но судя по тому, что лорд Чихёль был в добром здравии, и нигде поблизости не было даже намёка на присутствие эрхонцев, аллод хотя бы не захвачен.
Похоже, Чихёль тоже узнал её и, будто бы не веря своим глазам, схватился за сердце. Возможно, Чихёль был уверен, что Эйуми уже мертва и не ожидал встретить её в таверне на окраине леса, ещё и в своих землях.
Они стояли, смотря друг на друга, ещё секунд десять, чем насторожили хозяйку.
— Лорд Чихёль? — Эйуми подошла ближе и поклонилась, сложив руки на коленях. — Герцогиня Эйуми Мурасаки. — Пак, всё ещё не веря своим глазам, вздрогнул, словно очнулся ото сна, и поклонился в ответ.
— Как вам удалось… — начал он, поглядывая на крестьянку, протиравшую пыль. Девушка только первое время поглядывала на них настороженно, сейчас же словно не замечала. Подумаешь, герцогиня, считавшаяся мёртвой, объявилась в какой-то захолустной таверне, ещё и в добром здравии…
— Долгая история, я чуть позже расскажу. — Эйуми сдержанно улыбнулась.
Чихёль всё ещё стоял в смятении, не зная, радоваться ему или плакать. Он видел герцогиню всего несколько раз в жизни, но отлично запомнил её лицо, может быть, знал о ней что-то из рассказов брата. Эйуми было даже как-то странно от того, что он знал, где она. Хотя чему тут удивляться: Чихёль, будучи человеком образованным и всё-таки правителем крупной земли, знал, что творится в Мин.
За завтраком Эйуми и Чихёль разговорились. Выяснилось, что они действительно находятся на окраине аллода Пак. Чихёль на корабле возвращался из Варноса, остановился близ того места, где ранее располагались владения Кумаров, и его корабль оказался захвачен эрхонцами. Весь экипаж, почти все пассажиры, кроме Чихёля и ещё нескольких слуг, бежавших, кто куда, были перебиты. Лорд ничего не знал о том, что происходило здесь пока его не было, и не был готов встретиться с армией Ильзе. Вот уже второй день лорд Пак находился в бегах, добирался в обход леса, но вышел на ту же самую таверну, что и герцогиня Мурасаки.
Узнав об этом, Эйуми приободрилась: не она одна сильно пострадала от действий леди Штакельберг. За завтраком она с улыбкой поведала ему обо всём, что произошло с ней за время войны, об осаде, о смерти Джуничи, о темнице, хуже которой Эйуми не могла ничего себе представить. Вспоминать об этом было обычно тяжело, особенно вечерами, у Эйуми дрожали руки и бешено билось, пока она рассказывала, описывала в подробностях увиденное. И всё это время она улыбалась — того требовал этикет.
— Невозможно править без любви к тому, чем ты правишь, — отвечал Чихёль, доедая свой рис. — Любовь к своему народу — это ответственность. Без неё власть бессмысленна, как и всякая жестокость.
— На моих глазах юноша лет семнадцати расстреливал ветианцев, выстроившихся в ряд по приказу какой-то баронессы — я даже не знаю её имени, — ответила Эйуми с досадой в голосе. — В их числе были дети, старики… Я наблюдала, как ветианцев и ламахонцев сжигали в срубе. Как они кричали и молили о пощаде. Эрхонцы постоянно устраивали такие представления, запугивали нас. — Эйуми снова улыбнулась, и то была вовсе не улыбка радости.
— Да, я многое слышал об их зверствах. — Чихёль положил на стол палочки так, чтобы они ни на кого не указывали. — И испытал сам. Они пришли как чёрный поток, смели наши поселения, втоптали нас в грязь. Вы ведь знаете, что творится в Мин? — Герцогиня кивнула, хотя в этом не было надобности. — А я и не знал. Вернее, не думал, что это превратилось в полнейший беспредел. И эта чума движется к нам, в мой аллод. — Пак отпил немного сакэ. — Многие графы и бароны готовятся умирать, несколько рыцарей с окраин уже успели сделать сэппуку…
— Но почему никто не готовится защищать свою страну? — Эйуми резко встала и взглянула Чихёлю в глаза. В них читалось сожаление, отчаяние и некоторая беспомощность, словно он действительно ничего не мог сделать со своими людьми. — Очнитесь, это же ваши люди и ваши земли! — Эйуми всплеснула руками.— Эта земля страдала столько лет, здесь рождались и умирали ваши предки, вы родились здесь и росли для того, чтобы защитить свою страну! Сколько ламахонцев погибло за эти замки, за этот мир, за этот покой, который теперь у нас хотят отобрать. Неужели вы так просто отдадите то, что когда-то с мясом вырывалось у куда более страшных врагов? — Герцогиня выдохнула. Хозяйка смотрела на неё изумлённым взглядом. Даже лорд Чихёль, спокойный и отрешённый, глядел на Эйуми круглыми глазами. Сама герцогиня стояла, молча смотря в пол. Внутри у неё всё пылало, в венах кипела кровь, хотя сердце билось спокойно, точно ничего не волновало. Перед глазами снова встали пытки, отвратительные лица истязателей, лицо предателя Рокеру, грязь, копоть, в ушах — крики, звон мечей и чей-то громкий плачь. Эйуми приложила руку к пылающему лбу. Этот плачь звучал в каждом её сне. Он принадлежал женщине, ребёнка которого вздёрнули на дыбе прямо у неё на глазах. Эйуми не видела эту сцену полностью, но слышала, слушала, и много думала об этом потом. Теперь, кажется, эти звуки не отпустят её никогда и будут заставлять её чувствовать жгучий страх и живительную, словно родниковая вода, ярость.