Эльжбета осторожно выглянула из-за дерева. Видимость отчего-то стала значительно хуже, графине с трудом удалось найти цель. Этой целью оказалась высокая светловолосая девушка, увлечённая поединком с каким-то молодым человеком. Эльжбета не была уверена, но вроде такой воительницы в своей армии не припоминала, хотя, конечно, не могла знать всех. В темноте не было видно ни черт лица, ни узоров на бригантине, которые и были гербом того дома, за который сражалась девушка. То, что прояснялось в свете ближайших факелов, ничего не давало понять, но сердце подсказывало, что это — врагиня. Графиня лучше прицелилалась, последний раз всё взвесив, и отпустила стрелу, которая пролетела мимо. Воительница, казалось, даже не заметила. Эльжбета отчего-то осмелела. Ей захотелось любой ценой добить эту девушку, попасть в неё, пусть не смертельно, но хотя бы ранить, сбить с ног. Графиня пригнулась, пробежала немного в сторону леса, которым был окружён лагерь, и спряталась за чей-то шатёр, пустовавший и никем не тронутый. За ним даже стало лучше видно цель, и в свете факела Эльжбета разглядела герб на бригантине. Это действительно была воительница Розенбергов, причём, судя по доспехам, довольно богатого рода. Хотя шлема у неё не было — наверное, потерялся в бою.
Эльжбета снова навела цель. Девушка пока стояла к ней спиной и ничего не видела, была увлечена поединком. Трудно было сказать, кто ближе к победе — она или юноша-солдат Кюгелей. Воительница двигалась быстро, резко, металась из стороны в сторону, потому прицелиться Эльжбете было сложно. Наконец ей это более-менее удалось, она отпустила стрелу, и та приземлилась прямо в шею девушки. Воительница резко обернулась, и юноша, бившийся с ней, лёгким движением меча срубил ей голову.
Эльжбета махнула ему рукой, поблагодарив за хорошую работу. Хотя благодарить за такое было бесчеловечно: у той девушки могла быть семья, родители, может быть, даже дети, а она оказалась пешкой в игре своей жестокой сюзеренки. Графине снова стало страшно. Но она уже нашла себе новую цель.
Лишь к рассвету битва завершилась. Остатки жалкого отряда Розенбергов бежали обратно, и кто-то ещё долго пускал стрелы им вслед. Эльжбете хотелось просто разрыдаться от усталости и нахлынувшей тоски. Вернувшись в свой шатёр, она обнаружила там бездыханное тело Джулии и только тогда осознала, что произошло. Такие, как Джулия, должны выживать и жить дальше: ей было всего пятнадцать лет, она могла бы стать прекрасной рыцарессой, уйти в наёмницы и заработать себе на новый замок, доспехи и лошадь. Она могла бы научиться многому и сражаться ничуть не хуже Генрики или Вибек, могла бы подняться, стать известной и обожаемой народом. Но богини, видимо, решили иначе. Эльжбете стало не по себе от этого.
Перед тем, как Рихард вынес тело из шатра, Эльжбета в последний раз взглянула в лицо служанки и отметила, какой же красивой она была. У неё была довольно необычная, чуть грубая красота: веснушки по всему лицу, заострённый нос, кожа чуть желтоватого цвета, короткие, вечно растрёпанные каштановые волосы. Может, она и не была бы завидной невестой, но графиня могла подолгу рассматривать её лицо, пока Джулия не видела.
Эльжбета переоделась в ночную сорочку и завалилась спать, так как сил на что-то другое и, тем более, на слёзы, у неё не оставалось. Она понимала только одно: планы поменяются. Раз Розенберги знают о том, что они здесь, нужно давать сражение. Эльжбета не знала, сколько потеряло её войско, но отряд Розенбергов был разбит почти полностью, хотя он составлял лишь малую часть тех пяти тысяч, что сейчас засели у подножия Кюгеля.
Эльжбете удалось поспать немного и, проснувшись, она ещё долго просто лежала на кушетке, пытаясь прийти в себя и осознать, что случилось. Графиня по привычке позвала служанку, и лишь через пять минут молчания вспомнила, что Джулия умерла вчера от вражеской стрелы. Под кушеткой Эльжбета обнаружила свою одежду, гамбезон, арбалет и лук, которые следовало бы положить на свои места. Военный совет должен состояться уже скоро, а она только проснулась и никак не может прийти в себя. И, если честно, поспала бы ещё часа три, а то и целые сутки. Эльжбета стёрла пальцы правой руки в кровь, и ноющая боль теперь будет причинять ей недоудобства ещё пару дней.
Военный совет начался вечером с неожиданного прибытия гонца Розенбергов. Низкий молодой человек, коренастый и темноволосый, поначалу даже боялся ступить на территорию лагеря и, когда его приняли и выслушали, весь дрожал, говорил несвязно и очень тихо. Казалось, его сильно запугали перед тем, как он отправился к Кюгелям. Из его речей Эльжбета поняла немного и только прочитав то, что было написано в свитке, покачала головой и едва заметно улыбнулась. Её удивила такая порывистость и резкость в принятии решений графиней Розенберг. Возможно, это даже было опрометчиво с её стороны, но ожидаемо.
Войдя в шатёр, переполненный баронами и баронессами, Эльжбета ещё с минуту молчала, рассматривая свиток.
— Микалина хочет, чтобы мы вышли на переговоры, — сказала она наконец уверенным голосом. Баронесса Хан, стоявшая впереди всех, вздрогнула, её глаза округлились, и она усмехнулась, словно это известие прогневало её.
— А вы уверены, что это поможет? — Она скрестила руки на груди. В её грязно-зелёных глазах читались нетерпеливость и недоверие. Розенберги, похоже, изрядно потрепали ей нервы этой ночью.
— Стоит хотя бы попробовать, ваша светлость, — устало ответила Эльжбета и откашлялась. — Розенберг хочет сохранить людей, мы хотим сохранить своих, может быть, её удастся уговорить, и графиня развернёт войска, поняв, что совершила ошибку… Надо попытаться договориться хотя бы о перемирии.
— Почему бы просто не дать сражение? — Хан перекинула длинную чёрную косу на спину. — Они перебили достаточно наших, мы должны отомстить. Мне кажется, переговоры уже не имеют никакого смысла.
— У нас три тысячи людей. В гарнизоне Кюгеля — ещё человек двести. Нас мало в сравнение с Розенбергами, — ответила Эльжбета спокойно. — Подумайте о том, сколько людей вы можете сохранить, если мне удастся договориться с Микалиной. Розенберги действительно перебили много наших, и лично мне не хотелось бы, чтобы перебили ещё больше. И раз они дают нам возможность договориться — её лучше использовать. Хотя на уме у Микалины может быть всё, что угодно.
— Это имеет смысл, — подал голос барон Бирдорф, низкий полный мужчина с маленькими глазками. — Сейчас это самый мирный способ снять осаду. Или кто-то сомневается в её сиятельстве? — Баронесса Хан промолчала, покачав головой в знак согласия.
— Спасибо, Дидерик, — сказала Эльжбета после недолгой паузы. — У меня есть, что сказать Розенбергам. — Она грустно улыбнулась. — Ну так что? Все согласны?
— Я согласна, ваше сиятельство, — баронесса Хан подняла руку. Поразительно, как она быстро сменила мнение! Теперь баронесса смотрела даже не дерзко, а виновато. У неё был низкий, чуть грубоватый, но красивый голос.
— Вольфдорф с вами, — подал голос низкий светловолосый юноша. Вместе с ними согласились все остальные. Эльжбета почувствовала какое-то особенное воодушевление. Графиня объявила, что вассалы могут покинуть помещение, и когда все удалились, бросилась к столу. Схватила первый попавшийся лист пергамента, перо, чернильницу, и через пять минут письмо уже было готово. Поставив печать, Эльжбета приказала гонцу отнести письмо Микалине. Тот самый темноволосый юноша прождал снаружи весь военный совет, и когда графиня передала ему письмо, сразу же поспешил скрыться.
Графиня почувствовала какую-то странную радость. Она, сама того не понимая, заулыбалась, и Рихард, доселе видевший её чуть ли не плачущий, даже насторожился. Придя в свои покои, Эльжбета приказала принести ей белое полусладкое, хотя не особенно жаловала даже лёгкие горячительные напитки, ей неожиданно захотелось выпить. Она так давно не пила вина, не чувствовала этого терпкого вкуса, что, казалось, тут же опьянела, допив первый бокал. Поначалу все проблемы действительно очень легкое забылись, но потом графине стало так тоскливо, так тяжело и так одиноко, что она прямо в одежде рухнула на кушетку, разрыдалась и забылась крепким сном. Не стоило напиваться. А ведь переговоры должны были состояться уже послезавтра.