— Пять дней, — предложила она добродушно. Эльжбета усмехнулась. Она понимала: это нужно им обеим, просто никто не стремился это показывать. Пока они словно играли друг с другом, кто найдёт больше поводов придраться. Эльжбете почему-то с каждым разом становилось всё страшнее и страшнее, при это Микалина, кажется, успела немного опьянеть.
Переговоры продлились ещё часа два, и Розенберг за это время расслабилась совсем.
— Хорошо, — согласилась наконец Эльжбета, спустя долгого обсуждения с Микалиной. — Пять дней, и моё войско отступает за Звенящий лес. Вы не применяете морочную магию, не нападаете на наш замок, и мы не нападаем на ваш, не применяем магию, вы спокойно возвращаетесь домой. — Микалина поначалу промолчала, допила свой виски, с грохотом поставила кружку на стол и выдохнула. Эльжбета вновь принялась играться с кольцом и чуть не уронила его на стол.
— Так и быть, — ответила Розенберг с улыбкой и протянула руку. На её пальцах красовалось несколько колец с яркими бриллиантами, надо думать, имеющими магические свойства. Эльжбета пожала руку в знак доверия, хотя, конечно, Микалине доверять не могла. Её удивило, что Розенберг не попыталась применять магию, а, может быть, и удалось, просто Эльжбета не подозревала об этом, будучи обычным человеком и не имея магических способностей. Может быть, условия не слишком устраивали Микалину, она осталась чем-то недовольна, но, похоже, договориться им удалось.
После рукопожатия графини расписались в документе, подготовленном к переговорам заранее. Они попрощались, и Эльжбета удалилась обратно в лагерь.
Богиня, как это было волнительно! Иной раз графине казалась, что она говорила что-то совсем глупое и несерьёзное, переигрывала, или наоборот, вела себя слишком уж просто. Эльжбета изо всех сил старалась вызывать доверие и, похоже, это получилось. Но выдохнуть спокойно графиня не могла — ей нужно было оставаться здесь ещё пять дней. Точнее, для начала нужно было отступить и выжидать уже там. Было бы неплохо послать разведчиков — этого договор с Микалиной не запрещал. Да даже если бы и запрещал… в конце концов, если бы о действиях Розенберг узнала королева, её голова уже покоилась бы на пике перед главной площадью столицы. И какие-то мелкие нарушения со стороны Эльжбеты — абсолютное ничто в сравнение с этим.
Плохо было ещё то, что с Войцехой она не увидится. Было бы сражение — наверное, у них нашлась бы минутка после, но главное ведь, что теперь всё решилось мирно. Точнее, должно решиться в ближайшем будущем.
— Не верю я этой ведьме, не верю! — постоянно повторяла баронесса Хан, всё ещё бесившаяся от одного только упоминания Розенбергов и переговоров. Казалось, она сходила с ума от происходящего, мечтая то ли скорее вернуться в Ламахон на войну, то ли домой, чтобы всё это уже кончилось. В битве при Мин девушка потеряла отца и после этого стала сама не своя. Баронесса Хан была талантливой воительницей, многое сделала для Эльжбеты и леди Ильзе, но её вспыльчивость иной раз доставляла массу неудобств. Такой временами была и Вибек, хоть и с возрастом стала смиреннее.
Уже через два дня лагерь переместился за Звенящий лес, как и договаривались Эльжбета и Микалина. Самое время было засылать разведчиков в лагерь Розенбергов. Графиня не знала, чем это всё может кончиться, но ей хотелось скорее вернуться в Ламахон. Она не знала ничего о том, что происходит сейчас там. По идее, это значило, что всё спокойно, но Эльжбета боялась предательств и восстаний со стороны подчинённых феодов. Больше всего вопросов вызывал, как ни странно, Акияма, хотя они, казалось, искренне доверяли Кюгелям. Это и настораживало. Ежи, помнится, поначалу не разделял такого беспокойства, а потом и сам отправлял туда разведчиков ещё во время осады Мурасаки. И тогда разведка не заметила ничего подозрительного. Многое ведь могло измениться за три месяца.
А вот данные, приносимые разведкой из Розенберга, настораживали. Похоже, Эльжбета сама была в шаге от того, чтобы стать такой же нервной, как баронесса Хан. Шёл пятый день, а Микалина и войско даже и не двигались с места.
— Я же говорила, что переговоры бессмысленны, — усмехнулась Хан.
— Гретель, — одёрнул её Рихард и закашлялся. В последние несколько дней его состояние совсем ухудшилось. А всё потому, что забывал пить снадобья.
— Теперь уже ничего не сделаешь и не вернёшь. — Хан игнорировала его. — Будет смешно, если она снова вызовет вас на переговоры.
— Битвы не избежать, ваше сиятельство, — тихо сказал Рихард.
Всё это время Эльжбета молчала, смотря в пол. Этого следовало ожидать. Таким людям, как Микалина, нельзя верить. Здесь вообще никому нельзя верить. Сегодняшние лучшие друзья — завтрашние злейшие враги. Всё зависило лишь от того, кому это больше выгодно. Эльжбета прекрасно понимала, в какие игры играет и на что идёт, но уверенность в действиях стремительно падала с каждым днём.
В ответ на слова Рихарда она только кивнула. Эльжбета не чувствовала себя обманутой или преданой. Она ожидала подобного, почти знала, что так будет. Может быть, это случилось именно поэтому? Кто знает… Теперь кроме как сражением этот вопрос не решить.
Тишину прервал ворвавшийся в шатёр разведчик.
— Они ушли, ваше сиятельство.
— Серьёзно? — Эльжбета вздрогнула от такой неожиданности. Почему-то легче не стало. Скорее наоборот, какой-то жар прошёлся по спине, заставив руки задрожать.
Баронесса Хан саркастично усмехнулась и покачала головой, словно это раздосадовало её. Рихард, кажется, не удивился. Болезнь настолько сильно подкосила его, что ему, похоже, было всё равно. Это было понятно, но Эльжбету уже начинало раздражать то, что Нойманн даже не лечился.
— Я им всё-таки не верю. Давайте отойдём чуть дальше, за реку, и тогда уже посмотрим, — тихо сказал Рихард, поймав осуждающий взгляд Гретель. — Будет работать только разведка. — Он снова закашлял.
— Как будто им кто-то верит здесь, — со слезами в голосе усмехнулась баронесса Хан. Она чуть ли не плакала от переполнявших её эмоций, обиды, досады, страха, скорби. Гретель вызывала жалость. Эльжбете хотелось обнять её, утешить, дать понять, что она не одна такая, но сейчас, при других вассалах, это было бы неуместно.
— Хорошо, — Эльжбета устало кивнула. — Завтра уходим за реку и ждём три дня.
Сделали, как сказал Рихард. Отошли за Штайн, как когда-то хотела Микалина. Большинство вассалов было недовольно такими передвижениями, особенно Бирдорф и Грюндорф, так страстно рвавшиеся в Ламахон, к своим подчинённым замкам. Эльжбете становилось с каждым днём всё тяжелее и тяжелее справляться со своими мыслями и сомнениями. Ей казалось, что она скоро взорвётся от такого количества эмоций и чувств. Но поделиться было, опять же, не с кем просто потому, что и навязываться не хотелось. Ухудшалась и погода. С каждым днём всё холодало и холодало, словно близился не август, а конец сентября. Если будут ливни, может разлиться река, и тогда придётся отойти ещё дальше, так как обойти её не представлялось возможным. Эльжбета боялась — как бы не заболеть. А Рихард лечиться всё ещё не собирался. Того гляди, и помрёт от чахотки или ещё каких-то осложнений. Это тоже волновало — всё-таки, они были почти друзьями, Эльжбета привязалась и к нему, и к Гретель довольно сильно.
Разведка вернулась с известиями через три дня, когда графиня была уже как на иголках от страха неизвестности и тяжёлых мыслей. То было холодное ветреное утро, когда Эльжбете казалось, что её шатер вместе с ней вот-вот просто сдует холодным ветром.
Разведчик молниеносно ворвался внутрь, пытаясь перевести дыхание. Графиня от такой неожиданности вскочила с места, выронила какой-то лист пергамента, подошла к юноше, словно хотела ему чем-то помочь, терпеливо выждала, пока он отдышится и просто шепнула: «Что?».
— Они вернулись, ваше сиятельство, — с долей сожаления шепнул разведчик, всё ещё задыхаясь.
— Этого я ожидала. — Эльжбета больше не удивлялась ничему. Всё настолько быстро рушилось, что ей ничего и не оставалось, кроме как горько усмехаться каждый раз. Хотелось верить, что эта череда неудач означает приближение озарения, белой полосы, но пока жизнь словно смеялась над ней.