Эльжбета прижала руку к груди. Неописуемый страх и отчаянье овладели её сознанием за считанные секунды. Она удивилась лишь на долю секунды, потом наступило смирение. Со смертью Вибек было как-то так же…
— Что происходит? — спросила Эльжбета ровным голосом.
— Больше половины авангарда уничтожено, — горько усмехнулся Вольфдорф.
— А засадный полк вообще не работает? — Эльжбета снова вздрогнула и почувствовала, как пульсирующая головная боль вернулась. Графиня прижала обе руки ко лбу, будто бы это ей хоть чем-то могло помочь.
— Работает, да только это почти не помогает.
— Подожди. Рано ещё отступать — Графиня нервно сжала пальцы левой руки пальцами правой. — Ещё минут двадцать… И тогда, если ничего не изменится… Г-гретель… она же не отступится. — Эльжбета выругалась и схватилась за голову. Этими несвязными речами она пыталась убедить даже не Вольфдорфа, а себя. Всё только начинало налаживаться, но уже катится в бездну. И в этом сражении изначально не было никакого смысла. Разумнее было просто бросить всё и вернуться обратно, написать письмо Еве и ждать, когда она приедет и возьмёт замок. Как обычно Эльжбета взяла всю ответственность на себя, и этой ответственности оказалось слишком много.
Графиня покачала головой. Это глупость. Самая непростительная глупость для той, кто двадцать три года назад выиграла войну с сильнейшим противником, Ауксинисом. Неужели спустя столько лет она проигрывает Розенбергам? И даже то, что Микалина ведьма, ни разу никого не оправдывает. Может, она успела клонировать часть армии, применить ряд заклинаний, судя по ярким магическим вспышкам где-то вдалеке среди солдат, но если бы армия Эльжбеты была бы действительно мощной — она бы выстояла и не такое.
— Отступаем, — бросила графиня и повернула назад. Лошадь под ней была беспокойной, несколько раз пыталась повернуть назад, и Эльжбета так сильно сжимала поводья, что у неё самой задрожали руки.
Заметив в толпе Гретель, Эльжбета крикнула ей и подозвала к себе. Похоже, графиню пока никто не заметил. Войска Розенбергов и Кюгелей продолжали сражаться, словно под гипнозом.
Баронесса Хан услышала её, что-то прошептала с потерянным выражением лица и принялась что-то объяснять кому-то жестами. После этого она несколько раз крикнула: «Отступаем! Отступаем!». Эльжбета покачала головой. Гретель поняла её с полуслова. Она не ослушалась приказа, хотя ничего не обещала. Отчасти графиня была благодарна ей за это.
Баронессу Хан услышал какой-то юноша, находившийся с краю и несколько раз протрубил в рог. Армия постепенно начала отступать, всё ещё отбиваясь от врага, и минут через десять бросилась к лесу. Эльжбета, понимая, что пора убираться, отправилась туда же. Она уже не боялась преследования со стороны Розенбергов, насильников или разбоя. В глубине души графиня понимала эту опасность, но ей было уже всё равно. Её руки дрожали, сердце бешено билось, моментально сделалось жарко. Армия словно единым потоком бросилась через лес, и Эльжбета не успевала за ними. Полки смешались, превратились в толпу испуганных солдат, которых, как прикинула графиня, оставалось человек пятьсот из двух с небольшим тысяч.
Первые два часа пути она ни с кем не разговаривала. Все старались как можно быстрее оторваться, сама Эльжбета несколько раз настороженно оглядывалась по сторонам. Погони за ними не было, и лес казался полностью мёртвым. Ни животных, ни птиц, обычно певших свои песни на деревьях, ни путников, ни потерявшихся крестьян. Кроме того, чем дальше они шли вперёд, тем становился холоднее воздух. Графиня поёжилась, но усмехнулась: настоящий холод засел у неё внутри.
Войско вскоре спокойно добралось до лагеря. Относительно спокойно. Эльжбета представляла, что творилось в душах у этих солдат, потерявших столько товарищей в этой битве. В битве, которая начиналась так ярко и закончилась так позорно. Но думать об этом сейчас уже было поздно. У многих из них были семьи, жёны, мужья, дети, престарелые родители. Может, они без них справятся, проживут, а может… Эльжбете думать не хотелось. Она на своей шкуре убедилась, что смерть — это страшно. Но своей смерти графиня отчего-то не боялась. Если уж её любимые прошли через это, то и она справится. Они-то умирали без страха — Эльжбета знала. Смерть Ежи она видела собственными глазами, а Вибек… она не могла умереть иначе.
Слишком быстро прошли следующие два дня. За всё это время Эльжбета ни крошки в рот не взяла, почти не выходила из шатра, никого к себе не подпускала. Она не понимала — зачем. Ей просто хотелось остаться одной, и лишь позже графиня задумалась о том, что выйти к вассалам всё-таки нужно. Хотя бы для того, чтобы сагитировать их уехать отсюда. Пора было убираться. Пора было делать хоть что-то, пусть уже ни в чём не было никакого смысла.
На третий день графиня всё же вышла на свежий воздух. Солнце ещё не собиралось заходить за горизонт, но в небе сгущались тучи. Эльжбета подняла голову к небу. Всё это не к добру. Конец безмерно близок. Безумно скор.
Графиня прошла чуть дальше, вглубь лагеря и вдруг заметила рядом с костром низкую темноволосую девушку в чёрном плаще. Из-за капюшона лица её не было видно, но по двум косам, свисавшим спереди, Эльжбета узнала баронессу Хан.
— Гретель, — тихим голосом сказала графиня. Баронесса повернулась к ней лицом, до неузнаваемости изменившимся за эти три дня. В её глазах не блестело слёз, но казалось, что девушка вот-вот заплачет. В её лице читались страх и боль, бессилие, отчаяние — всё то, что Гретель показывала очень редко. Случалось, она плакала от злости даже на военный советах, но баронесса никогда не позволяла себе настолько сильного уныния. На лбу у неё красовалась небольшая, но глубокая рана с запёкшейся кровью. — Ты в порядке?
В ответ баронесса Хан только кивнула. Эльжбета почувствовала себя неуместной, наверное, следовало бы оставить Гретель в одиночестве. У неё было точно такое же состояние, как у графини после того, как ей сообщили о смерти Вибек.
— Когда мы отступили, замок сдался. Ваша сестра, её сиятельство Войцеха, умерла, и кто-то из слуг открыл ворота в город, — сдавленным голосом сказала она. Эльжбета замерла, не найдя, что и ответить баронессе. Графиня больше не чувствовала ни скорби, ни отчаяния — ничего. Только внеземная усталость, чувство собственной бессмысленности и какую-то слабую досаду. Если Розенберги взяли Кюгель — они его не отвоюют. Они не смогут с пятьюстами воинами ни штурмовать, ни осадить замок. Преимущество ведь всегда на стороне осаждаемых…
Графиня даже не пыталась отрицать. Розенберги взяли Кюгель. Ошибки быть не может. А Войцеха, скорее всего, выпила яд, или Микалина сама её отравила.
— Надо убираться, — ответила Эльжбета уверенным голосом и скривилась. — Ева не придёт. — Она произносила эти слова и уже не чувствовала, как слёзы подступали к глазам. Что ей осталось теперь? Ничего. На этой войне Эльжбета потеряла всё, что у неё было. Как ей вернуть всё это? Никак. Есть ли смысл?
Графиня бросила последний взгляд на солдат, расходившихся по своим шатрам, и отправилась к своему. Она шла так быстро, хотя ей не хотелось идти, ноги сами несли её туда. Не хотелось думать больше ни о чём. Было даже не страшно, не больно, не холодно. Эльжбете было… всё равно. Всё равно, что будет дальше. Всё равно, чем всё в итоге кончится. Всё равно, что без неё будет делать армия.
Эльжбета только сейчас поняла, насколько сильно она устала. В жизни уже не было ничего, кроме этой усталости, кроме боли. Графиня скривилась. Это давно пора было понять. Это началось давно, ещё когда Ежи умер, и Эльжбета впервые почувствовала себя бессильной. А, может, и ещё раньше, когда она задумалась о том, как ей страшно будет потерять кого-то на этой войне… Вот только тогда у неё ещё была Вибек, ещё была Войцеха, Розенберги ещё не осаждали Кюгель, и всё, наверное, можно было решить. Она ещё могла быть счастливой, ещё могла быть внимательнее и лучше. Не нужно было впадать в уныние так рано.
Эльжбета горько усмехнулась. Знай она, что так будет, она, может, вообще бы не засылала сюда войска. Да, Розенберги всё равно пришли бы в замок, но, может быть, Эльжбета смогла бы что-то сделать. У неё были все шансы, а теперь… Теперь графиня не видела смысла ни в чём.