— Ильзе что-то говорила про пять-шесть тысяч. — Вацлава заговорила неожиданно громко, и герцогиня шикнула на неё. — И ветианцев в ближайших городах и деревнях не так много.
— Ясно. — Ульрика перебила её.
Вокруг Мёллендорфа оставалось всё меньше городов, не контролируемых эрхонцами. Основную опасность представляли они, хотя итоги последнего восстания были не особо радужными, войска Ильзе подчинили их главных центр, но более мелкие города даже не думали сдаваться. По словам барона Мёллендорфа, чем меньше становилось ветианцев, тем яростнее они сражались. Он видел в их рядах даже детей, которые были намного младше того же Фридриха, но уже держали в руках настоящее оружие. Редко кто из них выживал, но большинство были даже способны убить.
Вацлава не верила в то, что сломить ветианцев будет как-то особенно тяжело. Да, они озлоблены, напуганы и оттого кажутся опасными, но их меньшинство в сравнение с эрхонцами. Как бы они не бились, к каким бы ухищрениям не прибегали, у них очень мало шансов на победу. Их всё равно ожидают пытки и мучительная смерть.
— Будьте увереннее. Вам ещё войском тут командовать. — Вацлава усмехнулась с укором. — Здесь у вас уже не будет времени ходить с печальным видом и тоску нагонять.
— Я, может, сама разберусь? — бесцветным голосом ответила Ульрика. — Вы лучше о своих обязанностях подумайте.
— Свои обязанности я знаю. Были бы у меня помимо них права, в Мёллендорфе сейчас сидела бы я. — Вацлава язвительно усмехнулась. Это был укор даже не в сторону Ульрики, а в сторону барона Мёллендорфа и миледи. Вацлаве было иной раз почти до слёз обидно, что леди Ильзе присвоила бывший Бхаттар какому-то выскочке-вассалу Кюгелей притом, что штурмом руководила баронесса Склодовская, и довольно много её людей принимало участие в этом сражении. Вацлава иной раз спать не могла ночами, думая об этом и понимая, что вряд ли сумеет что-то изменить. Если только убить барона Мёллендорфа и занять его место, после войны, когда Ильзе будет не так строго следить за численностью своих вассалов и перестанет контролировать баронов и баронесс.
Выслушав Вацлаву, Ульрика только покачала головой. Ей было легко говорить — она богата, занимает высокие должности и наверняка не чувствует себя ущемлённой в сравнение с другими феодалами. В конце концов, не каждую поставят управлять крупнейшим пыточным лагерем.
Спустя ещё час пути Вацлава и Ульрика добрались до замка. Мёллендорф встретил их прежней мрачностью, чёрными каменными стенами и рядами посаженных на кол ветианцев, в основном, детей. Баронесса с некоторым изумлением осматривала их трупы, уже покрывшиеся синеватыми пятнами. У некоторых были открыты глаза, навсегда застывшие в предсмертном ужасе. Вацлава слышала, что даже здесь многие считали это дикостью, и сама Ильзе содрогалась при виде изуродованных трупов, но для самой баронессы это не являлось чем-то страшным. Она видела на своём веку вещи похуже, собственными руками вершила куда более жуткие казни.
Баронесса задрала голову вверх. Две башни замка были разрушены, откуда-то валил дым, и это всё создавало ещё более жуткую атмосферу и производило впечатление заброшенного или осаждённого строения. Вацлава слышала громкие крики — похоже, кого-то пытали. Ульрика посматривала по сторонам настороженно, часто вертела головой, будто рядом была опасность, но позже успокоилась и стала относиться ко всему с прежним равнодушием. Вацлава же осматривала каждый камень как бы с восхищением, улыбалась и здоровалась со всеми людьми, кого встречала. То были, в основном, наёмники или рыцари, которых отправили сюда пытать и выполнять другую грязную работу. Большинство из них выглядели уставшими, замученными, озлобленными, в их глазах читалось искреннее желание скорее отсюда убраться. У этих людей не было ни семьи, ни золота, у некоторых даже не было нормальных доспехов и замка, не хватало денег купить лошадь. Они были готовы уже идти на что угодно, лишь бы заработать хотя бы на пропитание. Вацлава слышала несколько историй из уст рабочих, которые даже её смогли поразить, и она до сих пор даже принять не могла, что люди могут жить так плохо.
Они-то, эти несчастные, и вышли встречать баронессу и герцогиню, а сам барон Мёллендорф — нет.
Его пришлось искать в коридорах замка, оставив тридцать солдат на улице просто так, и, когда его нашли, идти он согласился не сразу и нехотя. Барон любезно улыбался, подобострастно кланялся, чем вызывал только раздражение Вацлавы. Но когда чуть позже к ним привели в цепях и грязной бесцветной робе предводительницу последнего ветианского восстания, баронесса даже обрадовалась и забыла про барона. Длинная дорога утомила её, а хорошая пытка поможет снять напряжение не хуже бокала красного полусладкого.
Слуги швырнули пленницу к ногам Ульрики, и та сдавленно простонала от боли. Женщина кое-как поднялась с колен, и Вацлава увидела, что они были разодраны лежавшими на земле камнями. Баронесса не позволила ей встать, снова швырнула на землю, и на сей раз пленница упала уже всем телом. Ульрика брезгливо пнула жертву и сделала несколько шагов назад. Пленница приподняла голову и, надо думать, скорчила гримасу ненависти. Герцогиня даже не смотрела на неё, а Вацлава усмехнулась, наблюдая за своей жертвой. Но когда она неожиданно развернулась, баронесса уже смотрела на неё равнодушно, с некоторым холодом. Это, кажется, уже не вселяло в пленницу страх или какие-то иные чувства. Баронесса заметила, что внешность у нее была нетипичной для ветианки: светлые волосы, довольно высокий рост, желтоватого оттенка кожа. Ветианку она напоминала лишь тёмно-карими глазами, но Вацлаве казалось, что женщина, скорее всего, имеет эллибийские корни.
— Назови своё имя, — проговорила баронесса.
— Валентина, — ответила она низким скрипучим голосом. — Вы не посмеете сломить мой народ! Никогда не посмеете! — Акцент выдавал в ней сиверийку. Вацлаве казалось странным, что женщина из Сиверии командует ветианским восстанием. Скорее всего, бежала в Ламахон от войны или вовсе родилась здесь. Сама пленница и без того уже начинала раздражать: крикливая, и голос у неё мерзкий.
— Зачем вы привели её сюда? — спросила Ульрика с угрозой в голосе. — Могли бы просто проводить нас до темницы, идиоты. — Она схватила Валентину за предплечье и повела за собой в камеру. У пленницы были скованы руки за спиной, а костяшки пальцев были избиты в мясо — наверное, тщетно пыталась выбраться. Даже несмотря на то, что она всё ещё старалась держаться гордо, не плакала и не каялась, Валентина выглядела жалкой. Она была похожа на бродячую собаку, которую хочется скорее пнуть, чем приласкать и накормить.
Вацлава почувствовала себя немного странно от резкости Ульрики. Она, видимо, почувствовала себя лучше и сильнее баронессы из-за того, что Ильзе назначила её командующей. Её суровость приобрела куда более величественный вид, который должен был вселять уважение и страх во всех, кто её видит.
Вацлава уже начинала чувствовать себя ущемлённой, незначительной, находясь рядом с герцогиней. Раньше такого никогда не было, они общались почти на равных, баронесса могла даже ругаться при ней последними словами. Впрочем, ничто не мешает ей делать этого и сейчас… Вспомнив, что без неё Ульрика не сможет обеспечить Валентине достаточно мучительную смерть, Вацлава усмехнулась.
Всю дорогу до камеры пыток пленница выкрикивала разные оскорбления и угрозы, за что Вацлава несколько раз ударила её по лицу. Ульрика была непреклонной и просто сильнее сжимала запястье ветианки так, что оно даже слегка посинело. Вацлава била и била Валентину, обзывала её, приказывала заткнуться, но та в ответ только больше кричала и ругалась.
Когда они наконец дошли, герцогиня со всей силы швырнула пленницу на пол. Валентина сильно ударилась лицом, разбила нос, и теперь по её губам текла и капала на пол кровь. Женщина зарычала, кое-как поднялась на колени, задрала голову и крикнула что-то нечленораздельное. Её глаза болезненно округлились и, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Вацлава уже схватила лежавший у стены железный коготь и было хотела нанести им ранение Валентине, но Ульрика подошла к пленнице со спины с кинжалом и прижала его к глотке.