— Её мать ведь знает? — спросила герцогиня ровным, но потухшим голосом.
— Знает. Мы отправили тело в Кюгель, — произнесла Ильзе и замерла.
— Представь, как ей сейчас должно быть больно… — Генрика покачала головой, смотря задумчивым, немигающим взглядом куда-то вдаль. Она стояла почти не дыша, словно боялась в любой момент заплакать. Её глаза уже покраснели от нахлынувших слёз. Ильзе сделалось стыдно. Страшно и стыдно, неудобно и совестно перед Генрикой. Она ведь наверняка винит её в этом, ведь войну развязывали не ламахонцы, убившие Вибек, а Ильзе.
Не говоря ничего, леди Штакельберг крепко прижала к себе Генрику, обняла её и принялась гладить по голове. Она прижалась губами к её горячему вспотевшему лбу и поняла, что слёзы сами текут по её щекам. Ильзе ещё никогда не испытывала подобных чувств. Страх, смешанный с любовью и такой горькой, убийственной виной, которая обжигала сердце расплавленной сталью.
— Прости меня, — выдавила леди Штакельберг почти беззвучно. — Прости…
***
— С трёх сторон? Подступают? — Ильзе со всей силы ударила кулаком по столу. — Ты в своём уме?
— И через три дня уже будут здесь. Лорд Чихёль Пак с армией, на четверть состоявшей из ветианцев, герцогиня Мурасаки и леди Хелене Лоренцен, — проговорила Вацлава равнодушным голосом.
— Мурасаки?! Разве она не сгнила заживо в подземельях Мёллендорфа? — Ильзе не верила своим ушам. Она ударила кулаком по столу ещё раз так, что бумаги, лежавшие на нём, подлетели над ним и упали на пол. Служанка, стоявшая у двери, сразу кинулась их поднимать.
— Как видите, нет, — пожала плечами баронесса. Она усмехнулась. Ильзе готова была придушить её прямо на месте. Её и так следовало казнить за измену, но для начала леди Штакельберг всё-таки планировала захватить мост и разобраться с Мёллендорфом. И Ильзе обязательно, обязательно повесит её, какой бы искусной тюремщицой не была Вацлава.
— Что-то ещё? — Леди Штакельберг выхватила бумаги у служанки и швырнула их на стол.
— Вести из Кюгеля. — Вацлава кивнула. — Графиня Эльжбета мертва, а замок захвачен Розенбергами.
— А войско?
— Всех до одного вырезали Розенберги, — ответила баронесса спокойным голосом. — В том числе и моих людей, — добавила она тихо.
Леди Штакельберг замерла. Впрочем, раз ламахонцы будут здесь со дня на день, Эльжбета всё равно не успела бы добраться сюда с войском. Но ведь Ильзе только что узнала о том, что потеряла пять тысяч солдат и лучшего дипломата Эрхона, и от этого в происходящее просто не верилось.
— Я клянусь, что после войны ваша голова будет украшать городскую стену, — процедила Ильзе сквозь зубы. — А предварительно позволю всем, кто желает, включая ваших бывших шлюх и тех, кто трахал их, изнасиловать вас так, как им нравится.
— Жду с нетерпением, — выдохнула в ответ Вацлава. — Я могу идти?
— Идите. И больше не попадайтесь мне на глаза, пока я не зарезала вас прямо сейчас. — Ильзе скрипнула зубами от ярости. Баронесса быстро выскользнула за дверь.
Леди Штакельберг рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Теперь на её плечи легло столько задач, и их невозможно было решить даже за неделю. Ей не хотелось сражения с подступающими ламахонцами, но всё, похоже, к этому и шло. Ильзе не знала, какова численность их армии. Хотя у неё самой было пятнадцать тысяч в Мин, а если поднять феоды рядом, наберётся и на двадцать, это не придавало ей никакой уверенности.
Ильзе поднесла руку к стоявшему на столе ларцу, её радужки сверкнули белым, и ларец открылся. Внутри, на красной подстилке лежал Воронёный клинок. Леди Штакельберг самодовольно улыбнулась, взяла кинжал в руки и принялась рассматривать его матовое чёрное лезвие. Вот она — её последняя надежда. Его силы должно хватить, чтобы прикончить любого противника, даже самого умелого, даже самого бронированного. Ильзе подбросила кинжал перед собой и поймала за рукоять. Ещё раз рассмотрев лезвие, она положила кинжал обратно.
С этого момента прошло четыре дня. Леди Штакельберг успела созвать нескольких вассалов из ближайших феодов, и в итоге численность её армии составила восемнадцать тысяч. Желания сражаться это не прибавило ничуть. Её преследовал страх: за себя, за Генрику, за замок, который они отвоевали с таким трудом. Но этого, похоже, было не избежать, и оттого Ильзе становилось не по себе. С другой стороны, леди Штакельберг всегда волновалась перед большими сражениями, хотя в большинстве из них даже не участвовала. А в итоге всё заканчивалось хорошо, пусть эрхонцы теряли много людей, самые важные всегда оставались живы.
Ильзе хотелось посмотреть в лицо герцогине Мурасаки, может быть, даже плюнуть, ударить, лично срубить голову. Ей хотелось видеть, как она страдает, как плачет от боли и молит о пощаде. Эйуми должна захлебнуться своим горем, как собственной кровью, чтобы оно отравило её и уничтожило изнутри.
Злость словно дробила кости, ярость холодила кровь, но леди Штакельберг всё равно было очень страшно.
Она сидела в своём кабинете и что-то писала в тот миг, когда к ней влетел перепуганный Фридрих.
— Герцогиня Мурасаки и леди Лоренцен здесь! — отчеканил он взволнованным голосом. От неожиданности Ильзе выронила перо. Только не сейчас.
— С армией?
— Да, но они сказали, что желают говорить с вами, — ответил Фридрих уже более ровно. — Разведка доложила, что из Мёллендорфа направляется армия лорда Чихёля.
— Кто командует защитой? — проговорила леди Штакельберг быстро.
— Барон Герц, — отозвался оруженосец.
— Триста воинов на защиту крепости с востока, — приказала Ильзе. — А теперь иди. Быстро! — Сама она тоже вскочила с места, схватив что-то со стола, и направилась в оружейную. Нужно было надеть хотя бы стёганку, так как леди Штакельберг не знала, чего можно ожидать от Хелене и Эйуми. Она влетела в оружейную стрелой, напугав оруженосцев, отыскала там своего и попросила его помочь ей одеться в полноценные доспехи. Это заняло не меньше получаса, и Ильзе была как на иголках от нетерпения и волнения. Она быстро нацепила на руки перчатки, схватила меч и отправилась на выход.
Выйдя наконец из замка, леди Штакельберг приказала открыть ворота и проводить леди Лоренцен и герцогиню Мурасаки к ней. К ней тут же подлетела Генрика, уже вернувшаяся в прежнюю форму и не выглядевшая измотанной и уставшей. Её доспехи были начищены чуть ли не доблеска, короткие чёрные волосы уложены и подровняны. Такой вид был герцогине не свойствен: обычно её доспехи и волосы были грязными. При себе у неё был меч и какой-то кинжал.
Увидев Ильзе, Генрика кивнула ей и ободряюще улыбнулась. Поддержка леди Штакельберг сейчас действительно не помешала бы, её руки дрожали. Ей было не столько страшно, сколько волнительно перед встречей с Эйуми. Генрика посмотрела на руки Ильзе, на которых красовались те самые чёрные кожаные перчатки, какие она когда-то давала ей зимой.
В этот момент ворота отворились, и в них вошли под конвоем стражи леди Хелене Лоренцен и герцогиня Эйуми. Леди Штакельберг осмотрела их обеих оценивающим взглядом. Рыжеволосая леди Лоренцен была одета в гамбезон тёмно-синего цвета и коричневые, очевидно, ещё совсем новые брюки. На поясе у неё висел довольно длинный клинок, напоминавший лёгкий маленький меч, рукоять которого была украшена несколькими драгоценными камнями. Ильзе казалось бессмысленным украшать оружие, она считала, что это только мешает на поле битвы. Куда скромнее была одета Эйуми Мурасаки. С момента их последней встречи в темнице она похорошела, ей выдали новые доспехи, совершенно не похожие на те, что были у эллибийцев. При себе у неё был длинный ламахонский меч, которые местные называли вакидзаси и какой-то клинок, упрятанный в серого цвета ножны на поясе. Эйуми улыбалась. То была не улыбка радости. В Ламахоне было принято улыбаться всегда, даже на похоронах — это значило, что жизненные трудности ещё не сломили тебя. Мурасаки смотрела по сторонам гордо, и Ильзе сразу вспомнила её затравленный, полный ненависти взгляд, каким она смотрела на пытки ветианцев в Мёллендорфе.