Молодожёны, держась за руки, вышли из храма, а следом за ними отправились и все остальные. Микалина оглядывалась по сторонам, стремясь увидеть хоть одно знакомое лицо, и пребывала в ужасе оттого, что не видела ни разу в жизни и половины этих людей. Родственники Сержа, родственники Аниелы, родственники самой Микалины, вассалы, приглашённые на свадьбу за свои заслуги или по старой дружбе, все они смешались в одну кучу. Абсолютно разные выражения лиц, разные типажи, богатые и бедные, все они стояли так близко друг к другу, что было не протолкнуться.
Микалина была рада наконец выйти из душного храма, но это был далеко не конец. После свадьбы все гости должны отправиться на пир, который будет продолжаться допоздна, после чего жених и невеста под радостные крики толпы удалятся впервые исполнять супружеский долг. Микалина в своей жизни успела побывать аж на четырёх свадьбах, включая свою, и эти традиции провожания казались ей дикими и пошлыми. Графиня слышала, что в Эрхоне это проходило куда более эстетично и изящно, не стесняло молодожёнов, которые, возможно, друг друга не знали и вообще занимались этим впервые. Но от традиций было уже никуда не деться, и народ от них так просто не откажется.
Пир проходил в огромном и довольно тёмном, несмотря на большое количество свечей, зале. Места жениха и невесты находились в самом его центре, на небольшом возвышении, остальное пространство было плотно заставлено разного размера столиками. Войдя внутрь, гости стали стремительно рассредотачиваться по залу, стараясь занять самые уютные и удобные места. Микалина проскользнула к столику, стоявшему ближе всех к жениху и невесте, заняла его, а потом к ней подсела Агнешка Сарм в своём белом платье. Она всё ещё улыбалась и махала рукой Сержу, что-то кричала ему, стараясь поддержать. Микалина окинула зал настороженным взглядом. Марианна Вишневецкая вместе с Гретель расположились как можно дальше от их стола, видимо, из-за Агнешки. Они о чём-то оживлённо беседовали, и Марианна гладила свою служанку по плечу. Такая привязанность к врагине просто вымораживала Микалину, и она, чтобы не портить себе настроение перевела взгляд в другую сторону. Найдя Тадеуша, сидевшего тоже неблизко, графиня окончательно успокоилась. Он тоже заметил её и улыбнулся, хотя до этого сидел с таким лицом, будто пришёл не на свадьбу, а на похороны. Микалина улыбнулась ему в ответ и приветливо помахала рукой.
Вскоре в зал высыпали служанки в причудливых костюмах с открытой спиной и пышными юбками, разлили в бокалы вино и подали еду. Серж выбирал лично самых лучших девушек двора на эту работу и, по слухам, сам придумывал для них костюмы. Микалине всё это казалось безвкусным. Серж просто превратил служанок в каких-то бордельных шлюх — улыбались и даже ходили они точно также, даже одежда была похожа. Если бы графиня Розенберг знала, что так будет, немедленно прикрыла бы эту лавочку и сделала всё по-своему. Она уже успела пожалеть, что не принимала в организации свадьбы почти никакого участия.
Где-то вдалеке уже вовсю играла музыка, выла скрипка, пела арфа и звенели бубенцы. Это звучало уныло, слишком громко и хаотично, но танцовщицы в красных платьях двигались в сбитый ритм музыки так, будто им действительно нравилось. Микалине было даже страшно представить, сколько Сармы заплатили за это дешёвое представление. Благо девушки были одеты в приличные и красивые наряды: белоснежные платья, расшитые чёрным.
Графине Розенберг очень быстро успел надоесть пир. Агнешка, просто сидевшая со скучающим выражением лица по левую руку и даже не пившая вина, раздражала. Поговорить с ней было не о чем, да и она как-то не стремилась разговаривать. От монотонной музыки в ушах уже звенело, а когда какой-то юноша начал петь, Микалине и вовсе стало тошно от его слабого скрипучего голоса. В его речи было много ошибок, проскальзывал деревенский говор, но самое страшное было в том, что «певец» непростительно фальшивил. Менестрели у торговых рядом пели и то лучше и душевнее.
На второй час пира Микалине стало настолько скучно и тоскливо от этого жалкого зрелища, что она стаканами стала вливать в себя вино, ибо уйти с пира как мать невесты не могла. Микалина пила уже второй кувшин, но не чувствовала себя пьяной. Вино нисколько не притупляло её чувств: отвращение от музыки не исчезло, служанки в костюмах Сержа всё ещё казались бордельными шлюхами, начал раздражать даже сам Серж, кормивший Малгожату багровым виноградом с рук.
Микалина ещё раз окинула зал усталым взглядом и увидела, что Тадеуш уже просто спал, опустив голову на правое плечо, а Марианна Вишневецкая, державшая в руке позолоченный бокал, что-то нашёптывала изумлённой служанке.
***
— Иди вниз, в мои покои, я сейчас подойду, — прошептала Марианна, наклонившись к уху. Гретель, услышав эти слова, вздрогнула, вскочила с места и побежала к выходу. Сердце забилось сильнее, когда она подлетела к двери и увидела двоих широкоплечих стражников. Один из них осматривал её оценивающим взглядом, а второй и вовсе делал вид, что не заметил какую-то жалкую служанку.
— Пропустите. Это по моему приказу, — крикнула им Марианна, и рыцари тут же исправились и пропустили Гретель. Это поразило её. Обычно люди Розенбергов не очень-то слушались герцогиню Вишневецкую, считая её чужой, хотя она и была двоюродной сестрой их сюзеренки. Признаться честно, Гретель до безумия раздражали эти люди. Таких наглых, грубых и бесчувственных слуг бывшая баронесса Хан ещё никогда не видела. Иной раз хотелось избить кого-нибудь из них, и Гретель пару раз была в шаге от этого, но её постоянно останавливало осознание того, что здесь за любую провинность её могут казнить.
Пробежав длинный освещённый коридор до конца и завернув за угол, Гретель как бешеная влетела в покои Марианны и тут же опустилась на стул у кровати. Ей было всегда так страшно ходить по этому замку одной. Она боялась здесь чуть ли не каждую служанку или кошку, но самый большой ужас у неё вызывала Агнешка Сарм. От одного только её упоминания Гретель начинало трясти. Трясти от злости, от страха, от неописуемой ярости, жгущей её сердце.
Когда они впервые столкнулись в шатре графини Кюгель почти месяц назад, Сарм с Гретель ни секунды не церемонилась. Служанка искренне жалела о том, что тогда ей не хватило ума придушить её. Если бы Гретель не засуетилась и не испугалась, Агнешка и Малгожата сейчас были бы мертвы. Сарм разорвала на ней платье, а затем, пока шла битва, собственноручно изнасиловала и избила. Потом, вдоволь наигравшись, оставила её Малгожате и ещё двоим солдатам, имён которых Гретель не знала. Она даже не видела их лиц, хотя ей, признаться, хотелось бы их знать, чтобы однажды найти и выцарапать глаза. Один из них якобы пожалел её и не заставил ублажать его ртом, но по большей части издевался, как хотел. И со вторым было ещё хуже. Больше всего девушка боялась забеременеть после этого, хотя лекарь ещё в детстве говорил ей о том, что она бесплодна.
Гретель ненавидела себя за то, что не смогла в тот день даже сбежать. После всех этих истязаний она просто потеряла сознание от боли и усталости. Её унесли с собой, и бывшая баронесса очнулась уже в замке Кюгель, принадлежавшем теперь Розенбергам.
С этого дня Гретель стала служанкой Агнешки, но выполняла скорее роль игрушки или личной шлюхи. Графиня Сарм позволяла себе делать с ней такие вещи, о которых те двое солдат вообще даже думать бы побоялись. Гретель даже представить себе не могла, что когда-то в этой жизни будет плакать каждый день и серьёзно задумываться о том, чтобы уйти из жизни. Самое страшное было то, что все вокруг знали об этом, слышали, видели своими глазами, но никто не сочувствовал и не жалел служанку. Наоборот, чуть ли не каждый считал своим долгом напомнить Гретель, что она якобы сама виновата во всём. В том, что не смогла убежать, не смогла дать отпор. В том, что вообще родилась на свет.