И они остались одни, глядя друг на друга. Его глаза отпустили её взгляд и сосредоточились на её горле. Что он наделал?
Когда он начал двигаться к ней, она сделала настороженный шаг назад и потянула ближе к себе дверь, так чтобы она была приоткрыта только на ширину её тела. Он остановился.
— Я не собираюсь причинять тебе боль. Я никогда не хотел причинить тебе боль.
Она приложила руку к горлу.
— Чего ты хочешь?
— Всё исправить. Я люблю тебя. Ты мне нужна.
— Ты так говоришь, но я не знаю, что это значит для тебя.
— Ты впустишь меня в дом, чтобы мы могли поговорить об этом?
— Последний раз, когда я впустила тебя, произошло вот это. — Её пальцы передвинулись вниз по травмированному горлу.
Она боролась с ним, просила причинить боль, нет, требовала, чтобы они «выбили на хрен всё это». Он пытался уйти. Однако эта мысль равносильна повторению «ты начала это», и даже для самого себя она звучала по-детски и изначально неверно. Тем не менее, мысль хотела быть выражена.
— Ты... ты говорила...
Она покачала головой, прежде чем он смог закончить.
— Ты знаешь, что это не то, что я имела в виду.
Да, знал. Он знал, что она имела в виду, когда хотела, чтобы он причинил ей боль, и быть задушенной до смерти — точно не то.
— Знаю. Прости меня.
— Ладно, мы поговорим. И только.
— Только поговорим. По взаимному согласию.
Она смотрела на него, пока бремя молчания не стало угнетающим. А потом отступила в сторону и распахнула для него дверь.
— Ладно.
Глава 22
— Садись. Я принесу тебе льда.
Коннор сел на диван, как и в последний раз, когда она пригласила его. Он даже не потрудился снять с себя жилет. Обычно это было первое, что он делал, поэтому у Пилар возникло ощущение, что он готов уйти как можно быстрее. Наверно, это к лучшему.
— Мне не нужен лёд.
Она рассмеялась.
— Ну конечно. Просто приложи.
На кухне она подобрала свою аптечку и чистое полотенце, а затем достала из морозильной камеры пакет с замороженной кукурузой.
Вернувшись в гостиную, она села на стол перед ним и открыла аптечку сбоку от себя. Когда она разорвала антисептическую салфетку и начала протирать его искалеченное лицо, она произнесла:
— Ну, так говори.
Он вытянул руку, его пальцы потянулись в сторону её горла, и она дёрнулась назад, так как не хотела, чтобы он прикасался к ней, пока нет, и уж точно не там. Его рука замерла, а их глаза встретились.
— Прости.
— Ты уже говорил. — Она поверила ему, даже если и была не склонна это делать, но раскаяние в его глазах было глубоким и искренним. Но он причинил ей боль… и испугал. Она думала, что умирает. Но это не самое худшее, что он сделал в тот день.
Но пока она этого не сказала. Самое ужасное, что он сделал в тот день, — ушёл. Он ушёл раньше, чем она поняла, сможет ли вообще самостоятельно подняться с пола.
Он позволил своей руке упасть на колени, и в течение минуты, не произнося ни звука, позволил ей промывать своё кровоточащее лицо. Пока она выдавливала мазь-антибиотик на тампон, он произнёс:
— Я хочу всё исправить между нами. Есть ли шанс?
Держа тампон, она пристально посмотрела на него. Мур первосортно поколотил его: губа разбита, щека и нос кровоточат, левый глаз отёк.
— Почему ты хочешь… и не смей говорить, что из-за того, что я нужна тебе. Или даже из-за того, что любишь меня. Почему ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни?
Он не сразу ей ответил, и она намазала мазью глубокий порез на его щеке. Если у него нет ответа, то она не понимает, в чём тогда, бл*дь, смысл всего этого. Она сама могла бы ответить, поскольку много размышляла над этим вопросом. Она спорила с Муром из-за этого. Бл*дь, она сама задавалась этим вопросом несколько минут назад, когда отступила в сторону и пустила в свой дом Коннора.
Она любила его, хотела его, потому что, когда была с ним, воспринимала себя яркой и живой. Он был смешным и смелым, добрым и умным. Он бросал ей вызов, соперничал с ней. Он умел хорошо проводить время, но и была в нём настоящая глубина… та, что он скрывал от большинства людей. Но к которой допустил её.
И тот факт, что он был самым великолепным мужчиной, которого она когда-либо знала, и то, что у них был блистательный горячий секс, едва ли имел значение по сравнению со всеми другими его качествами.
— Ты знаешь, насколько ты удивительная?
От вопроса Коннора Пилар немного отстранилась и сосредоточилась на его глазах.
— Это не ответ.
— Господи, Пилар. Я не знаю, как ответить на это. Когда я вдали от тебя, то хочу быть с тобой. Когда я с тобой, я не хочу уходить. Когда что-то происходит, неважно, хорошее или плохое, я хочу рассказать тебе. Я... бл*дь, я так чертовски горд, когда думаю о тебе или рассказываю о тебе. О-у. — Он моргнул, когда она надавила на его щеку, закрывая рану повязкой-бабочкой. — Горжусь тем, что ты моя. Когда я начинаю задумываться о том, что же дальше в будущем, то хочу, чтобы ты была в нём. Я вижу тебя в моей жизни. Ты — потрясающая. Ты намного лучше меня.
— Что?
— Ты героиня. Твоя работа в буквальном смысле быть героем… ты даже сказала мне об этом, так что я знаю, что ты тоже так думаешь. Я… я же преступник. Ты всю жизнь разгребаешь дерьмо, которое люди вроде меня вытворили. Ты и Мур — вот что вы делаете.
— Да пошёл ты, Коннор. Только не снова. — Она отступила назад, но он схватил её… не сильно, но достаточно, чтобы она напряглась.
— Нет, я пытаюсь объяснить тебе моё беспокойство на счет него. Не думаю, что ты трахаешься с ним. И если мы не закончим наши отношения, тогда я разберусь и приму его в твоей жизни. Но в твоей жизни так много всего... бл*дь, того что достойно восхищения. Я ревную ко всему этому. Я как чёрное пятно в твоей жизни.
— Коннор, это безумие.
— Возможно. Я никогда не думал так о себе прежде. Я был доволен собой. Любил мою жизнь. Но по сравнению с тобой...
У неё зазвонил телефон. Мур. Она ответила:
— Чувак, не прошло и получаса. И я в порядке. Всё в порядке. Не звони снова, потому что я не собираюсь больше тебе отвечать. Я позвоню, если понадобишься. Хорошо?
После мгновения молчания в трубке она повторила:
— Окей?
Наконец, голос Мура заполнил её ухо.
— Тебе, бл*дь, лучше позвонить.
— Если ты мне понадобишься, я это сделаю. В противном случае увидимся утром в депо. А теперь иди убивать зомби.
— Чёрт, Кордеро. Лучше уж тебе знать, что ты творишь.
— Знаю. Спокойной ночи. И спасибо тебе.
После того как она закончила звонок, она снова подхватила нить разговора. Она размышляла о том, что сказал Коннор всё время, пока разговаривала с Муром.
— Ты хочешь сказать, что я заставляю тебя чувствовать себя хуже? Тогда какого хрена мы делаем? Это не лучший способ быть вместе.
Он спокойно сидел во время телефонного разговора, и, казалось, тоже размышлял.
— Нет, я говорю о том, что ты заставляешь меня хотеть стать лучше. Ты заставляешь меня глубже задуматься о том дерьме, о котором я изо всех сил стараюсь не думать. Я не говорю, что не хочу жить вне закона. Моя жизнь — это моя жизнь, моя семья так живёт, и я не хочу, чтобы это менялось. Но быть с тобой... не знаю. Я хочу стать... лучше. — Он взял мешок с кукурузой и прижал к глазу, а затем откинулся на спинку дивана. — Хочешь знать, почему я люблю тебя. Из-за всего этого. Вопрос в том, хочешь ли ты меня? Любишь ли по-прежнему?
— Я не об этом спрашивала, Коннор. Пока нет. Ты говоришь, что хочешь стать лучше, но последние несколько недель ты был ужасен со мной. Ты обвиняешь меня в том, что случилось с твоими родителями.
— Нет.
— Хер…
— Нет, не обвиняю. — Он сел прямо. — Я виню себя. Виню за то, как отношусь к тебе. Но, на самом деле, я просто виню себя. Я хотел быть твоим героем. Но думаю, что это никогда не произойдёт. Ты была права, попросив помощи для своего брата. Я бы вновь сделал то же самое. Ты идешь за помощью к сильнейшему источнику. И я был прав, желая помочь тебе. Бл*дь, мы бы помогли, даже если бы я не хотел залезть к тебе в трусики. Это то, что мы делаем. Мой отец всегда управлял своим чаптером, руководствуясь идеей, что мы должны быть хорошими гражданами. Что мы должны делать больше хорошего, чем плохого. И мы так делаем. Так что мы бы помогли тебе, даже если бы я никогда с тобой не встречался. То, что произошло, — не твоя вина.