Вся группа играла с удовольствием и, как ни странно, даже не замечала отсутствия Тины.
Жанетта упрекала себя за такую бесчувственность. Ложась спать, она подумала, что Тину, наверное, уже съели, и снова всплакнула.
В понедельник Гарвановы не выступали, решив, что хватит еще одного представления в среду, а в четверг они отправятся дальше. Впрочем, как скажет отец, он вернется завтра к вечеру.
Все уже тешились мыслью о жеребенке, какой бы он ни был, вороной или белый. Только Жанетта качала головкой и упрямо твердила:
— К другому я уже не привыкну. Все лошади как лошади, а Тиночка... Тиночка только что говорить не умела!
— Искра, по-твоему, хуже?
— Искра хорошая, а все-таки...
Гарван не вернулся ни во вторник, ни в среду. Ружена замирала от страха: не случилось ли с ним чего? Что, если он запил и проиграл все деньги в карты? Или его обокрали?
— Почему только я не поехала с ним! — сокрушалась она. — Ведь хотела поехать, а не поехала! Если с ним что случилось, я себе до смерти не прощу! Вдруг этот жеребец лягнул его и изувечил?
От нечего делать играли в карты, в остальное время скучали, а Жанетта перечитывала в пятнадцатый раз повесть о Женевьеве[7] или возилась с Аминой. Обедать ходили в трактир, потому что развести костер и стряпать самим было нельзя. А питаться в трактире накладно, да и не очень-то сытно. К тому же трактирщики недолюбливают и побаиваются бродячих актеров, глядят на них с подозрением, словно каждый циркач — ворюга и буян, и рады, когда цирк уезжает.
— Если завтра отец не вернется, пойду его искать. Не иначе пропил деньги или проиграл. Или с ним случилась беда, — объявила Ружена.
Но Гарван вернулся. Без жеребенка. Осунувшийся, больной, изнуренный, он с трудом двигался, с трудом говорил.
— А деньги целы? — вырвалось у жены.
Он молча кивнул.
— Все?
Деньги были все целы, напрасно Ружена думала, что он растратил их и боялся вернуться домой. Гарван заболел животом, как только пришел в Раньков. Ночлега он не нашел, его свалило на вокзале, и он пролежал там двое суток. Никто к нему не подходил, никто не замечал, — там наверное, обратят внимание на человека, только когда он умрет и уже начнет попахивать.
Ружена устроила мужу постель в фургоне и, обложив его компрессами, приготовила отвар из лечебных трав, которые знала от покойной бабки.
— Через день-другой будешь здоров, — сказала она и не отходила от него ни на шаг, пока он снова, хоть и с трудом, не встал на ноги. И тогда Ружена, снова ощутив приток энергии, объявила:
— Поедем во Влашим, а оттуда в Раньков. — Она сидела на ступеньке фургона и чинила белье.
— Жанетта, поди сюда, помоги мне, девочка. Тут есть и твое, не думай, что тебе придется латать только одежду брата.
— Не хочется, мама.
— Ну конечно, тебе бы хотелось быть княжной Аушперк и жить в замке возле заповедника!
— А еще лучше знаете кем, мама? Вон тем облачком! — взмахнула рукой Жанетта. — Оно бродит по небу и видит, что на свете делается.
«Мы сами — такие облачка, — полумала мать. — Скимся по белу свету».
Они проводили взглядом облачко, похожее на кораблик, который сверкал на солнце и плыл по синему морю небосвода куда-то на запад. За ним тянулись другие облака, напоминавшие то утесы, то огромные скалы, — они се время меняли очертания, распадаясь и вновь соединяясь.
— Облака, облака, — пропела Жанетта.
— Мы, как эти облака, — всюду дома, а взаправду нигде! — грустно вздохнула мать. — Дивен ты, божий свет, о господи!
Глава вторая
Эмиля Вальтера, слабоумного раньковского сироту и нахлебника общины, которого прозвали Альма Вальти, — никто не знал, откуда взялось это прозвище, — местный лавочник и трактирщик Фассати нанял вычистить хлев.
Альма уже второй день занимался этой приятной работой, но, прослышав, что в город приехал цирк, удрал со двора. Он вышел потихоньку, чтоб этого не заметили, а завернув за угол, со всех ног помчался к общинному выгону Беладово, где обычно бродячий люд располагался на ночлег.
Там, однако, никого не оказалось, кроме двух молодых женщин, которые недавно обвенчались с работниками хлеботорговца Глюка. Они белили на лужайке белье местных богачей.
Альма учтиво осведомился, не видели ли они цирка, но молодухи ответили грубовато:
— Ишь лодырь, нет чтобы работать, только забаву ищет. Ты бы лучше...
Но Альмы уже и след простыл.
Одна из молодух, по фамилии Лоудова, поставила ведерко с водой и вздохнула:
— Везет же людям! Палец о палец не ударит этот лежебока, а живется ему нехудо. Получше, чем нам.
7
Средневековая рыцарская повесть, пользовавшаяся в то время большой популярностью в Чехии.