Эконом Милиткий! Легок на помине, думала она. Вот так случайность, нарочно не придумаешь. Лида с любопытством ждала, что он скажет.
Дело было пустяковое: Марта справлялась у Лиды об адресе Франтишека Гарса, считая, что Лида, наверное, поддерживает переписку с их бывшим общим другом.
Но у Лиды адреса не было. Она обещала достать его у матери Хлума, потому что Петр наверняка знает его, и тогда она охотно пошлет адрес Марте.
Нет, послать нельзя, дело не так-то просто, Милиткий покачал головой. (Лида с ужасом глядела, как он наследил.)
За адресом он зайдет сам и тайком передаст его Марте, потому что Лихновский всю корреспонденцию принимает лично.
— Пани Лихновской живется плохо, бедняжке! — сказал эконом и встал, прощаясь.
— Она была моей лучшей подругой, но потом вдруг отступилась от меня. От всех отступилась и исчезла словно в воду канула. Сначала я без нее очень скучала. Но что я могла сделать, она меня позабыла, даже не прислала извещения о свадьбе.
Голова и усы Милиткого серебрились проседью, кожа на орлином носу шелушилась, сожженная солнцем. Он оглядывал комнату и, видимо, колебался, сказать что-то еще или нет. Наконец, он заговорил:
— Чудной у нее характер, но душа добрая. Несчастная она, барышня.
— В городе о ней разное толкуют: что у нее родился мертвый ребенок, что она пыталась бежать с пастухом, или — простите, я ведь этому не верю, — что она была в связи с экономом, стало быть, с вами, а Лихновский об этом узнал.
— Я знаю, он сам распространяет все эти небылицы. Все это неправда, — спокойно сказал Милиткий. — Батрака Волраба он велел арестовать, это верно, за то, что тот — это Лихновский тоже выдумал — якобы хотел похитить его жену. Парню предстояло идти на военную службу, он уже складывал свой сундучок, а тут за ним пришли полицейские. Старик спятил от ревности и изводит Марту и ее сестру Елену. Сестру он тоже совсем закабалил и живет с ней с досады, что не может жить с собственной супругой. Вот какие дела. Нам с женой стало уже невтерпеж видеть все это. Он бьет их, да еще как! И со мной подрался, когда я наконец вступился за Марту. Он у нее нашел какие-то письма. Может быть, от этого студента Гарса? Но ведь у нее не было адреса, она только теперь ищет его, и никаких других писем она не получала и не отправляла. Так что все это очень странно. Моя жена говорит, что письма писала сама Марта и сама на них отвечала, ей, мол, это сказала Елена. Лихновский взломал ящик письменного стола и прочитал письма. Сперва он ничего не сказал, велел оседлать коня и ускакал. Вернулся к утру, пьяный, весь в грязи, кто знает, где он валялся. Бросил коня во дворе и, как был, кинулся в спальню, вытащил жену на двор, привязал к телеге, сорвал с нее рубашку и стал стегать собачьей плеткой. Мы проснулись от шума. Она не кричала, только он орал. Я встал и вступился за бедняжку, у нее вся спина была исполосована. Его бы надо арестовать, а не Волраба, который ни в чем не виноват. Но, сами знаете, против Лихновского никто не пойдет, у него все начальство в руках, он с каждым расправляется, как вздумает. Я рад, что он меня уволил, сколько раз я уже сам просился уйти... Ну, всего хорошего, барышня. Завтра я зайду насчет адреса. Не сердитесь, что я вам тут наследил. Будьте здоровы.
Удрученная судьбой своей бывшей подруги, Лида проводила Милиткого и заперла за ним дверь на два поворота ключа.
Снова начался ливень. Фонарщик бежал под дождем, пытался зажечь фонари, но тщетно. В городе была тьма — не видно ни зги.
Только через неделю Петр пришел в сознание. Доктор Клен с улыбкой пожал ему руку.
— Вы победили, приятель, поздравляю. Честное слово, мы боялись за вас. Невелики были ваши шансы.
Доктор был бодрый молодой человек, в белом халате он выглядел небожителем. Петр, словно он давно не видел человеческого лица, улыбался и с удовольствием глядел на чисто выбритое лицо доктора, на его очки в массивной роговой оправе, на круглую голову и гладкую лысину; он заметил, что у доктора один глаз голубой, а другой серый.
— Приходили ваши приятели, пришлось их выставить, впустить было никак нельзя. Только ваша девушка не сдалась. Вы об этом знаете? Нет? Она просидела около вас все воскресенье и чуть было нас самих не выгнала, да, да. Мы уже опасались, что она тут останется совсем и нам придется просить у нее разрешения лечить вас.