— Петр, я выучила для тебя стихотворение Антонина Совы. Слушай. — Они гуляли за железнодорожным полотном, где можно без помех говорить и обниматься. И Ева стала декламировать:
Молодые люди дошли до Червеных холмов. День уже клонился к вечеру, а Петр и Ева все еще сидели под стогом, у проселочной дороги, извивающейся по песчаной вершине холма. Под ними, в низине, мирно лежал родной Раньков, над ними, на холме, виднелся костел и неказистое здание школы, руины сожженного Жижкой монастыря, напоминающие монаха с воздетыми к небу руками.
Петр и Ева долго глядели вниз.
— А все-таки я рад, что здесь родился, — сказал Петр.
— Ты так часто насмехаешься над нашим городом.
— Да. И над самим собой тоже. Я думал, что Раньков — это лишь сборище глупых, безвольных, трусоватых людей. А на самом деле город таков, как мы все, его жители. По-своему я люблю его. А сейчас я даже рад, что мне довелось остаться здесь, вопреки моему стремлению перебраться в Прагу или еще куда-нибудь. Ведь там я не встретил бы тебя. Уже за это одно я благодарен Ранькову.
— А я благодарна ему за тебя, — воскликнула она звонким голосом. — Но здешняя обстановка убивает твой талант, Петр, не дает возможности проявить себя!
— А по-моему, обывательская среда, тупая и бесчувственная, есть всюду. Она может сгубить малый талант, а у кого подлинный дар, тот пробьется, если только его не подкосит болезнь или страсть к вину. Людей с крохотным талантом не жалко, пусть себе занимаются другим делом.
— Но ты пробьешься, ты должен пробиться!
Петр смотрел в сторону Позовских лесов, туда, где были родные края его отца и матери, где над лесом догорала алая вечерняя заря.
— Да, мне ясно, что отсюда нам надо уехать, но мы будем возвращаться в Раньков. Любому человеку дорого его родное гнездо, каким бы оно ни было, — ведь там он вскормлен молоком матери.
Ева радостно слушала его слова, вертя в руке букетик васильков.
Петр пылко поглядел на нее.
— Ты человек горячего сердца, Ева.
И она ответила серьезно:
— Я всегда мечтала стать женой любимого человека, которому безраздельно отдам свое сердце. Стать женой без свадьбы, без свидетелей. Как сказал в своих стихах этот твой анархист Франя Шрамек:
— Да!
— Муж и жена — это те, кто любит друг друга, верно?
Петр засмеялся счастливым смехом. А лицо Евы было таким, словно на нем сияли звезды.
— Те, кто любит друг друга так сильно, что и описать нельзя. Как мы! — добавила Ева.
— Да, ты как огонь! Ты пламя моей жизни! Моя прекрасная первозданная Ева, моя утренняя зорька!
Глава двадцать первая
Никто еще не понимал, чем грозят события, но женщины сокрушались, а мужчины стучали кулаком по столу.
— И зачем его туда понесло! А расхлебывать-то придется нам!
— Вот черт, — бушевал Трезал. — Надо было ему знать, что сербы не чехи. С ними, братец мой, шутки плохи. Погодите, они еще доберутся и до старичка Франца-Иосифа, если он сунется куда-нибудь на парад.
— Прошу вас, говорите потише, пан Трезал, — маляр Грдличка утихомиривал сапожника и управителя харчевни. — Я ваши взгляды и так хорошо знаю, а другим их знать ни к чему. Среди нас появились какие-то незнакомые типы, как бы чего не вышло.
— Что верно, то верно. Да разве удержишься!
— Лучше поговорим... ну хотя бы о звездах.
— Ладно. Так вот: эрцгерцог помер, а ни одна звезда с неба не упала.
— Может быть и так, пан Трезал.
В казармах и присутственных местах наступило небывалое оживление, будничные дела городка совсем отодвинулись в сторону.
Местный полк выехал, и в казармах расквартировали резервистов. Улицы тихого городка наполнились шумом и гамом, в трактирах было полным-полно всякого люда.
Окружной начальник Гейда был целиком поглощен новыми обязанностями, которые легли на него в это тревожное время. Надо было держать в руках весь город, наблюдать за каждым обитателем, знать, чем живет весь округ. В Ранькове прибавилось полицейских сыщиков и соглядатаев на случай каких-нибудь эксцессов, которые нарушили бы законный порядок. Гейда до позднего вечера торчал в управлении, у него даже не оставалось времени для прогулок, на которых прежде законоучитель Коларж втихомолку информировал его о настроении учителей. Поэтому окружной начальник попросил почтенного пастыря безо всяких церемоний приходить к нему в любое время прямо в канцелярию. Ведь именно ныне, когда близятся грозные и решающие события, все верноподданные Габсбургской империи должны держаться сплоченно и поддерживать друг друга.