— Теории остаются теориями, а жизнь — совсем другое дело. Санин был просто глупцом, заурядным пошляком, который в конце концов, наверное, спился. Замужество прекрасно, когда есть ребенок. Нет ничего прекраснее!.. Но сейчас я так боюсь, так боюсь за мужа, что голова идет кругом. Только бы он вернулся! Он хороший человек, увлечен своим делом, давно бросил кутежи и пьянки, мы с ним отлично ладим, мне хотелось бы родить ему еще троих детей, мальчиков. Мальчики жизнеспособнее, да и возможностей у них больше. Материнство — чудеснейшая вещь, Петр! По-моему, гораздо чаще не женщины, а именно мужчины препятствуют зачатию, не хотят иметь детей и сердятся на жен, когда те, как говорится, попадаются... О господи, а сейчас началась война из-за этого эрцгерцога! На что нам эта, простите за выражение, дерьмовая война? Я проклинаю ее, быть может, еще ожесточеннее, чем вы, анархист и социалист, или как вы там называетесь. Я признаю вашу правоту! И пусть меня слышат люди, Петр, пусть на меня донесут, я всем готова в глаза высказать то, что мы говорим дома: эта война — величайшая подлость, какую только император мог придумать на беду народу!
Кругом сплошным потоком шли незнакомые люди из деревень, преимущественно мужчины, но Клара не понижала голоса: пусть слышит, кто хочет!
— Я не могла усидеть дома, все валилось из рук, вот я и приехала сюда, к братьям. Но и они в тревоге, их тоже вот-вот заберут в армию. Придется мне вернуться. — Она наклонилась над коляской; дочка мирно спала, и Клара опять улыбнулась и оглядела небо. — Такой сегодня погожий день, так хорошо было бы гулять с Кларинкой, если бы не... — Она подала Петру руку. — Ну, всего хорошего, Петр. Вы хороший человек, я всегда с симпатией вспоминаю вас.
Петр поклонился, пожелал Кларе счастья и скорого возвращения ее мужа с войны.
Она покачала головой, зубы ее сверкнули, и она твердым шагом двинулась дальше, катя перед собой коляску.
От ее когда-то кокетливой походки не осталось и следа.
Казармы были забиты людьми, солдаты бродили по казарменному двору, заполняли все сараи и прочие строения, занятые под военные нужды. Рекруты стояли лагерем даже на площади и на улицах; потом их вывели за город, на пустырь, откуда прогнали «Цирк Зруцкого».
Бедный цирк! Ему некуда было деться. Циркачи перебрались к речке, на Сладовку. Но едва они кое-как устроились там, их погнали дальше, за станцию, к железнодорожному полотну. У них мобилизовали лошадей, кроме двух выбракованных, реквизировали фургоны, оставили только один, самый ветхий.
Молодые циркачи разъехались по своим полкам, остался только старый Венделин Мелишек. Но и он ушел в военный лагерь и не вернулся.
— Конченые мы люди, — мрачно сказал Ливора. — Остается только повеситься.
Его жена плакала, слезы застилали ей глаза. Но, услышав эти отчаянные слова, она умолкла, положила руки на плечи мужа и попыталась улыбнуться.
— Сунуть голову в петлю всегда успеется, мой милый. У нас ведь остался один фургон, значит, есть где жить. А разве мы не придумаем, чем заняться? Ты, я и Альберт можем выступать в трактирах. Да и от казны мы получили достаточно, чтобы перебиться в первое время.
Но муж, казалось, не слышал ее слов. Сына Альберта не было дома, он гулял где-то на лугу, в военном лагере. Шум лагеря доносился и сюда, к фургону, — мычал скот, ржали лошади, клубилась пыль, дым от полевых кухонь стоял столбом.
И все время откуда-то звучали военные марши. На многих домах были вывешены флаги.
К Роудному то и дело заходили партийные товарищи, призванные и еще не призванные в армию. Излить свое возмущение пришел и Трезал. Густав и Петр сидели тут, как на службе, а к Петру даже приходила Ева Голинова.
Ева, еще не успев прижиться в конторе страховой компании «Унион», была уволена, как только Англия объявила войну Германии. Директора страховой компании, предусмотрительные дельцы, понимали, что война, охватившая всю Европу, продлится дольше, чем предсказывают австрийские и немецкие «пророки», да и результаты, видимо, будут не те, о каких говорится в венских и пражских газетах. Поэтому «Унион» срочно уволил значительную часть персонала. Надо экономить средства, да и работы, конечно, станет меньше. Кому сейчас охота страховаться?
Увольнения, увольнения, увольнения — только и слышно было во всех фирмах и предприятиях, рассчитанных на мирное время.
Что касается Евы Голиновой, то у нее еще не кончился испытательный срок, так что она даже не могла претендовать. на заблаговременное предупреждение.