Ева плакала. Мечта о жизни в Праге, о встречах там с Петром и его товарищами рассеялась, как дым. Все, все теперь изменится!
Ева собрала вещи и приехала домой. Для родителей это была нерадостная новость; они были так довольны, что у Евы есть наконец работа, а в семье стало одним ртом меньше. Ведь кроме Евы, у Голиновых росло еще трое детей, нелегко было кормить и одевать их. И вот теперь, в такое трудное время, Ева опять дома!
Петр и Ева сидели у Роудного и молча слушали его рассуждения. Портной снова взял себя в руки.
— А я так мечтал о том, что уже никогда не будет войн, что в будущем прекрасном обществе каждый получит все, что ему нужно, никому не придется жить впроголодь, — говорил он. — Работать все будут по восемь часов, восемь часов спать и восемь обогащаться духовно. Заводы будут принадлежать рабочим, земля сельским труженикам. Увы, мечты и действительность — это солнечный день и темная ночь!
Он подошел к окну и привычно окинул взором еврейское кладбище. Несколько птичьих семейств там, уже вторично, выводили птенцов. Птицы кричали и летали так стремительно, словно их преследовал хищник.
— Сколько мы, социал-демократы, намучились, — продолжал Роудный свои размышления вслух, — пока нам удалось создать организацию. Скольких трудов, например, стоило добиться прямого и равного избирательного права и других прав для рабочих. И вот сейчас статья четырнадцатая, передающая всю власть в руки монарха, кладет конец всему этому. Император установил военную диктатуру, объявил войну, а мы молчали. И молчим! Где же наши вожди? Где вожди других партий? Где болтуны, которые на собраниях били себя в грудь и кричали, что не дадут ни одного человека, ни гроша на войну? На империалистическую войну! Все молчат... и я тоже трус! — Он умолк и, собравшись с духом, произнес хриплым и словно простуженным голосом: — Чем дальше, тем очевиднее трагедия человечества. Люди бросают работу и идут убивать друг друга... Трагедия пролетариата, несолидарного, разобщенного...
Петр вынул из кармана письмо Владимира Скалы из Лома и прочитал его вслух. Скала верит, что этот конфликт вызовет большую войну, которая, безусловно, приведет к краху если не Германии, то, во всяком случае, Австро-Венгрии. Падет Габсбургская империя, которая уже много лет угнетает несколько европейских народов и, прежде всего, нас, чехов. Держава Габсбургов — великое зло, средоточие милитаризма, клерикализма, капитализма, германизации. Но придет время, и навсегда будет свергнута монархия, народы вздохнут свободно, в Европе установится социалистический строй, при котором меньшинство не сможет эксплуатировать трудовое большинство.
— Да, молодец, молодец, он верно написал! — воскликнул Роудный, взмахнув руками. — Правда проста, — добавил он. — Вот только путь к ней труден, тернист, кровав.
Стремительно распахнулась дверь, вошел художник Грдличка, а за ним Трезал, словно по уговору.
— Что мне делать? — спросил испуганный Грдличка, даже не поздоровавшись, не сняв шляпы. — Я только что вернулся из Свратки, нарочно запоздал на призыв. Не идти же мне, в самом деле, сражаться за императора и Австрию! Но что мне будет за то, что я не явился на призыв? Меня все равно арестуют и отправят на фронт. А если я откажусь стрелять, меня поставят к стенке. Один человек ничего не может сделать. Или может? Много ли таких, как я?
— У меня взяли троих сыновей, — начал Трезал, нарушив молчание, воцарившееся в комнатке после отчаянных вопросов художника. — Что можно сделать, кроме как повиноваться и пойти в казармы? У меня взяли троих сыновей... Хорошо еще, что мой младший, Эвжен, — одноглазый калека, какое это счастье, друзья мои!
— Придется идти, — надломленным голосом сказал художник. — Но лучше я прострелю себе руку, чем стану убивать людей. — Прощаясь, он кивнул: — До скорого свидания. Может быть, все кончится еще до того, как я попаду на фронт? Говорят, что русские уже идут на Краков.
Он ушел, не закрыв двери. В нее ворвались звуки военной музыки.
Полковой оркестр снова промаршировал по площади. В эту же минуту из ратуши вышел стражник Лесина. Ему нужно было найти двух мужчин — для помощи в одном срочном деле.
Прежде всего Лесина поглядел, нет ли поблизости Альмы Вальти.
— Где же он, черт его подери? Каждый день болтается перед носом, а когда нужен, словно сквозь землю провалился!
Наконец он нашел Альму на лугу, в военном лагере. Сотни и тысячи резервистов собрались там. Палатки, полевые кухни, дымившиеся с утра до вечера, повозки и лошади, скот, приведенный на убой, охапки соломы и сена, мешки муки и сахара, ящики консервов, связки ремней, веревки, мотки проволоки, — так выглядел этот лагерь.