Унтеры бегали, покрикивая на солдат, кого-то выстраивали в шеренги, куда-то: вели новобранцев в штатской одежде и в мундирах. Казалось, здесь царит бессмысленная, ненужная суетня. Но попадались и островки спокойствия — солдаты и штатские, укрывшись в тени повозок, играли в карты или, собравшись вокруг гармониста, слушали его игру и пели. Тут же бродили крестьянки в низко надвинутых платках, разыскивая своих близких, расспрашивая о них. Иные уже сидели, обнявшись с солдатами, — ах, если бы можно было вот так держать и не отпускать «своего» никуда!
Всюду вертелись подростки и дети. Нищие во главе с Симайзлихой обступили полевые кухни. На этот раз все они были в ладу друг с другом, прямо-таки не верилось: сообща они возносили хвалу господу богу и императору-миротворцу, уписывая за обе щеки похлебку из солдатских котелков. Тут же собрались собаки разнообразнейшего роста и масти, среди них был и Енерал. Собаки горожан, прежде важные с виду, теперь заискивающе вертели хвостами, прося подачки. Никто не пинал их ногой, солдаты кидали им куски мяса и кнедлики, такие вязкие, что собаки не могли сожрать их: кнедлики прилипали к нёбу — ни разжевать, ни проглотить!
Шпиц Перлин как ошпаренный бегал с кнедликом в пасти, чувствуя, что задыхается, ничего не видя и не слыша. С перепугу он наткнулся на своего давнего недруга Енерала и повалился перед ним наземь. Енерал яростно вцепился ему в загривок, сильно тряхнул, отшвырнул в сторону и равнодушно отвернулся.
Перлин остался недвижим на истоптанной траве около военной повозки с хлебом. Раны на нем не было видно, и он лежал в своей летней попонке так, словно спокойно почивал дома, на пружинном матрасике.
Стражник Лесина был свидетелем этой тихой и трагической кончины любимца своего патрона, но ему некогда было обратить на нее внимание, потому что он как раз увидел Альму — тот с аппетитом пожирал гуляш. Лесина устремился к нему, схватил его за шиворот и категорическим тоном приказал:
— Пойдешь со мной, есть одно дельце.
— Д-дай-те же м-мне д-доесть!
— Не выйдет, дело спешное. И нужен еще кто-нибудь.
— А что за дело? — недовольно спросил Альма, вытирая засаленные губы.
— Важное. Вот увидишь. Не знаешь, где Рейголовы?
— Пепика взяли в солдаты.
— Это я знаю получше тебя.
Зато Франтишек Рейгола был поблизости: сидя на повозке, он резался с солдатами в карты и не пожелал отрываться от игры.
— Я тебе приказываю! — загремел стражник.
— Не пугай, пугало! — засмеялись игроки. — Ты чего разоряешься, петушиный хохол, мы тебе не арестанты. Заворачивай оглобли, ты нам не начальник.
Франта Рейгола хихикнул:
— Я как раз сражаюсь за Австрию, гляньте-ка, у меня туз треф, факт, что выиграю. А зачем вам нужен именно я?
— Потому что ты ловкий парень.
— А Сватя Чешпиво чем хуже? Он где-то тут рядом.
— Ах, он тут, паразит! А дома его ищут.
— Тут. И с большими деньгами. Несколько тысяч! Спросите-ка у него, где он их слямзил.
— Несколько тысяч? Врешь ты. Откуда у него такие деньги?
— Узнавайте сами, мне он не скажет.
— Хватит болтать, заткнись! — оборвал его Лесина.
От соседней группы людей отделился старьевщик Банич и подошел к повозке. Лесина возликовал в душе, он оставил в покое Рейголу и, вцепившись в старьевщика, повел его и Альму обратно в город. Во дворе ратуши он дал им тележку с ящиком для перевозки трупов и вместе с ними, скорым маршем, направился к пруду у Скалки. Послать их туда одних он не рискнул: чего доброго, по дороге бросят тележку и сбегут.
— За кем едем? — спросил старьевщик. — Упился кто?
— Увидите сами. Мы уже почти на месте.
— Надо было сразу сказать, — проворчал Банич. — Можно было отвезти его на моей повозке и не маяться с тележкой по такой жаре.
— Не о чем говорить, мы уже пришли, — отрезал Лесина.
Оказалось, что нужно увезти неизвестную утопленницу, которую солдаты вытащили из пруда. Она лежала в зарослях крапивы, под вербами. Лицо у мертвой было желто-зеленое, глаза широко раскрыты, к губам, застывшим в горестной гримасе, прилипла зеленая ряска. Мокрое платье облепило тело утопленницы.
Около стоял полевой обходчик и отгонял слишком назойливых зевак.
Банич и Альма понесли тело к тележке. Волосы мертвой вдруг вспыхнули на солнце, как ореол великомученицы.
Когда тело уложили в ящик, стражник сказал:
— Я пойду вперед и подожду вас около мертвецкой. Пошевеливайтесь, туда придет комиссия.
Приветливость с Лесины как рукой сняло, голос его снова был такой, словно ржавая сабля скрежетала по булыжной мостовой. Он поспешил обратно, в военный лагерь, чтобы разыскать Чешпиву-младшего.