Мертвецов начали хоронить, Иозефа задержали и насильно приставили к этому ужасному делу. Как многие другие, он мог бы поживиться вещами из карманов мертвецов — там были и деньги, и драгоценности, но молодой подмастерье брезговал такой добычей.
«Где же я впервые слышал эту песню?» — вспоминает Хлум. Не от седовласого ли старца в поле, близ Стршезетиц?
Не был ли мертвый кирасир, чей образ так врезался в память Хлума, не был ли этот всадник в окровавленной кирасе, что лежал, бедняга, поперек дороги, его двоюродным братом Матиашем, который так и не вернулся с войны к своему плугу?
Матиаш не вернулся с войны 1866 года, не вернулся и дядя Томаш. Дядю убили под Кустоцей в Италии, куда погнал свои войска государь император. А еще раньше, где-то во Франции, погиб дедов брат Ян. Он сражался против Наполеона и служил вместе со своим братом Иржи, дедом Иозефа, статным силачом. Иозеф хорошю его помнит. Когда, бывало, дед спал на печи, ноги у него торчали, а входя в избу, он нагибался, чтобы не стукнуться о притолоку.
Сколько чешской крови пролилось из-за Габсбургов! Проклятая австрийская династия, проклятое двуглавое пугало!
Все эти мысли пришли Иозефу много позднее; тогда же, в роковые июльские дни 1866 года, он думал только об одном: домой, домой!
Сбежав из похоронной команды, Иозеф недолго радовался свободе. В лесу он случайно наткнулся на прусский обоз, пытался удрать, но его схватили и заперли в хлеву усадьбы, где расположились офицеры. Хлума обыскали: не мародер ли он, нет ли при нем вещей, украденных с мертвых, но ничего не нашли.
— Почему у тебя нет никаких документов? — допытывались пруссаки, не веря, что молодой пекарь попросту собрал свои пожитки и ушел от хозяина в Варнсдорфе. Зачем? Ведь он мог спокойно остаться и работать по-прежнему. Ничего, мол, не случилось: Чехия будет отныне принадлежать Пруссии, ведь это, в сущности, искони немецкая земля.
Офицеры грозили Иозефу расстрелом, если он не сознается, что участвует в банде, которая бродит по тылам прусских войск и злодейски нападает на пруссаков, ведущих праведную войну.
В хлеву было полно «подозрительных». То и дело приводили новых парней и мужчин. Подозрительным оказывался всякий — сельский лавочник, поденщик, особенно дровосеки. Что они делают в лесу с топорами? Ну-ка, признавайтесь!»
И всем грозили расстрелом.
— Почему многие из них смеются? — недоумевали пруссаки. — И болтают друг с другом так, словно сидят трактире за пивом.
Иозеф был подавлен мыслью, что он уже не увидится матерью, что ему суждено умереть молодым, так и не узнав радостей жизни. Он то плакал, то тихонько стонал.
В годы ученья мать иногда писала ему корявым, неразборчивым почерком, — больше ни от кого он писем не получал. Она написала ему о смерти деда, писала всякий раз, когда у нее рождались дети — их было еще четверо, двое умерли. Но вот уже год, как от нее нет ни строчки. Целый год никакой весточки из дому, от семьи, а теперь мать так и не узнает, где и как погиб ее сын!
Пленные третью ночь спали на каменном полу хлева. Вдруг ночью тревожно запел горн, раздались выстрелы, вблизи загорелась изба, пруссаки поспешно отступали. Пленных они вывели во двор и, крича на них и тыча прикладами ружей, которые были втрое скорострельнее австрийских кремневых, построили чехов в колонну.
Куда нас поведут? На расстрел?
В темноте большинству пленных удалось бежать, среди них был и Иозеф.
Всю ночь он проплутал, а утром залез в рожь и уснул. Днем он спал, а ночью, держась в стороне от дорог, пробирался к Праге. Повсюду он встречал группы людей, иногда это были несколько семей, собравшихся вместе. У кого бы Иозеф ни просил поесть, ему не отказывали, делились с ним скудными запасами.
Каждый чех чувствовал, что сейчас самая жизнь его под угрозой, а это сближало людей, побуждало их помогать друг другу.
Иозеф узнал, что в тылу прусских войск действуют вооруженные отряды чехов, они нападают на неприятельские отряды и обозы, освобождают пленных. Да и сам он вместе с другими смог удрать благодаря суматохе, которая поднялась, когда вооруженные крестьяне напали на пруссаков. Чехами предводительствовал Ян Воборник из Лготы близ Нагоржан, трактирщик и известный браконьер. Он стал партизанским генералом, пруссаки объявили за его голову награду в пять тысяч гульденов.
Четыре тысячи добровольцев, хорошо вооруженных прусскими ружьями, объединились вокруг этого вожака, чтобы вторгнуться в Пруссию.