А дело было так. Под осень, когда начались маневры, в деревне остановился на постой отряд солдат в синих мундирах, и Фанка[30] Рейголова прогуляла с одним из них вечер и всю ночь. На рассвете солдат ушел со своей частью. Фанка запомнила лишь его блестящие глаза и высокий лоб. Сколько она потом плакала, вспоминая эти глаза. Но ведь об этом не расскажешь никому на свете! Это была единственная любовь в ее жизни, и какая короткая, о боже!
Мать с детьми никто не брал на постоянную работу, только на сезон — с весны, на жатву и до осени. Рейголова ночевала где придется и нищенствовала, когда не было поденной работы: на опыте она убедилась, что подаяниями прокормиться легче.
— Такая уж у меня жизнь, — жаловалась она. — Когда надо накормить двоих детей, сама не наешься до сыта. Еще моя мать говаривала: «Голодному обедать всегда время».
Однажды возникла надежда на лучшую жизнь: одноногий шарманщик Яролим из Либоржа принял ее в дом вместе с детьми и хотел жениться. Он неплохо зарабатывал, играя на дорогах, около трактиров, а по воскресеньям — у костела, и жил безбедно. На душе у этого седого шарманщика расцвела весна, — он обещал Франтишке, что будет ей заботливым мужем и добрым отцом двух ее мальчишек.
Как бы не так! Сестра и тетка Яролима, которым перепадало от его заработков, рассеяли эти мечты, — они выгнали Рейголиху из хижины, где она впервые обрела кров, да еще поколотили ее.
— Влезла в нашу семью, шлюха! Присосалась, пиявка этакая! — кричали они.
С тех пор Яролим играл только самые печальные песни, что были в его шарманке.
Утром, в сочельник, близнецы тщетно старались разбудить мать. Все трое ночевали в стогу, неподалеку от Ружового двора. Иней, выпавший на дворе, проник и в их убежище.
Мальчики тормошили мать и жалобно твердили, чтоб она сходила в город — им хотелось есть. Они трясли мать за плечо, но Франтишка не шевелилась, она спала как убитая. Спала?А почему глаза у нее широко раскрыты? Неужто она такая пьяная? Дети потрогали ее — холодная, аж пальцы мерзнут...
— Мамочка!..
Никак ее не растолкать! Неужто она такая пьяная?
Мальчики выругались, — они умели браниться как взрослые, как их собственная мать, — а потом сами пошли в город побираться. Когда они вернулись, лицо матери стало уже сине-зеленым, нос заострился и жутко торчал меж остекленевших глаз.
Малыши испугались и с криком бросились прочь, словно страшное чудище преследовало их и хотело растерзать.
Сердца у них колотились, трудно было дышать. Свалившись наземь и закрыв головы руками, они громко заревели. Потом, оглянулись и, видя, что никто за ними не гонится, поняли наконец, что случилось с матерью.
Братья уселись рядом, сложив руки на коленях, и перестали плакать. Мамочка умерла, ну что ж. Когда и они умрут, мать встретит их на небе.
«А где же нам сегодня спать?» — подумали братья и поглядели друг на друга. Оба были грязные, с потеками слез на щеках. Мальчики дрожали от страха, глухое чувство одиночества сжало им сердце. Казалось, весь мир враждебно ощетинился против них.
Они обнялись и долго сидели не шевелясь.
Куда идти, ведь у них нет ни дома, ни родных. Мать умерла. Она ушла далеко, далеко и никогда не вернется. Куда ж им деться, если все люди, встречавшие мать, и старые и молодые, ругались и гнали ее прочь?
Было холодно, у мальчиков зябли руки и ноги.
Они встали и отправились туда, куда частенько ходила мать, — в городскую управу. В темном холодном коридоре они встретили стражника Лесину.
— Куда, куда, сопляки, вам чего тут надо? — прикрикнул он и замахнулся на них. — Марш отсюда!
Мальчики выскочили на улицу и решили подождать за углом, пока стражник уйдет из управы.
Ждать пришлось долго.
Наконец Лесина появился, покрутил ус, постоял перед управой, оглядывая площадь с таким сосредоточенным видом, словно там происходило что-то важное, хотя на площади не было ни души. Наконец, наконец-то он пошел через площадь, но вдруг остановился и задумался, потом расстегнул шинель, вынул часы и проверил время по башенным часам.
Ребятишки воспользовались этим, чтобы стрелой проскочить в управу и кинуться к чиновнику, которому мать обычно целовала руку и называла вашей милостью. У него были страшенные бакенбарды, но добрые голубые глаза, и детей он никогда не обижал.
— Вам что, мальчики? — осведомился он, увидев их в канцелярии.
Мальчишки переглядывались, не зная, как начать.
— Ну, в чем дело? — снова обратился к ним чиновник. — А где ваша мать?