— Нынче солидные женихи — только чиновники, — заметила Мария. — А ремесленники, как мы, — куда они годятся! Никогда не знаешь, что будет завтра: муж заболеет или торговля придет в упадок. Не угодишь кому-нибудь, к примеру, поздороваешься не так, а люди обидятся, не станут у тебя покупать, и пиши пропало. А уж хуже нет, когда найдут в булке таракана. А чиновник дослужится до пенсии, вот старость у него и обеспечена. Кто служит на почте, на железной дороге, в городской или податной управе, тому бояться нечего. А лучше всех, говорю вам, живется священникам, они ближе всего к богу.
— Они посредники господа бога. — Вдова многозначительно подняла палец. — Потому и отпускают людям грехи. Представьте себе, чего только они не наслушаются на исповедях! — Помолчав, она рассказала историю, которая, впрочем, не имела ничего общего ни со священниками, ни со святой исповедью.
— У нас в Тынице — наша мамаша еще хорошо помнит этот случай — жила вдова княжеского лесничего Штиха с сыном и дочерью. Сын служил на фарфоровой фабрике. А дочь, уже не молодая, лет за тридцать, и девица, представьте себе, вдруг забеременела! От кого же? Никто не знал, а она не призналась даже родной матери. Какой ужас! Мать ее ни на шаг не выпускала из дома, чтобы скрыть срам. Но разве в маленьком местечке утаишь что-нибудь?
— Ах, боже, — вздохнула Мария. — Радоваться надо, а люди стыдятся, и чего — детей!
— Слушайте дальше, эта девица через год опять в положении! Так и жила дома с двумя девочками, словно в заточении, пока на ней не женился немец Франц Дорнгофер, сын управляющего бродецкой прядильней, моложе ее на десять лет. Только тогда эта Маринка смогла показаться на люди. Вот какие бывают случаи в жизни, и нарочно не придумаешь!
— Дочь лесничего — хорошая партия! Она ведь легко могла выйти замуж.
— Говорили, что она была страшно влюблена в какого-то бедного студента из Праги, а родители не пустили ее замуж, мол, что это за жених! Она заупрямилась, отказывала всем женихам, которых ей выбирали родители.
— У девицы из хорошей семьи судьба иной раз бывает похуже, чем у батрачки.
— Само собой разумеется, — сказала вдова неожиданно строгим и холодным тоном. — У простых людей на такие грешки смотрят сквозь пальцы. А я бы не пережила, случись подобное с моей дочерью.
Мария уважала вдову учителя больше, чем кого бы то ни было из своих знакомых. В ее глазах учитель был фигурой, близкой к священнику, — может и наказать, и пристыдить. Это благоговение укоренилось в Марии с детства, когда она два года прослужила в доме местного учителя Колбабы, вместо того чтобы сидеть за партой у него в классе. Семья учителя была большая — шестеро детей, мал мала меньше, и с утра до вечера Мария была на ногах.
Но сейчас, при всем почтении к вдове, Мария усмехнулась:
— Этого еще не хватало! Не пережили бы! Тут-то вы и нужны были бы своей дочери, без вас ей пришлось бы куда хуже.
— Нет, я бы не пережила, — упрямо повторила, качая головой, Ержабкова. — Сколько у меня родни, и ни с кем подобного не случалось. И не случится! Хороша я была бы мать, если бы допустила такое!
— Не зарекайтесь, пани Ержабкова, с детьми иной раз не сладишь, не все получается так, как хочется родителям. И поневоле миришься с этим.
Но вдова осталась при своем мнении.
Сколько новых знакомых было теперь у Петршика! Каждое утро он спешил в класс вместе со Сватомиром Чешпивой и Кристинкой Лашковой, — она, разумеется, ходила в школу для девочек. Утром дети бежали в школу со всех ног, чтобы не опоздать на урок, а обратно плелись еле-еле.
Одновременно с Петршиком в школу стали ходить и близнецы Рейголовы. Учителя и товарищи с трудом различали их.
Петршик Хлум и сынишка судейского чиновника Фаноушек Филипек сидели на первой парте, а братья Рейголовы, разумеется, на последней, вместе с мальчишками из Худой Либени (так называли улицу, где стоял облупившийся двухэтажный дом призрения, бывший поташный завод) и детьми батраков из окрестных имений.
— С Рейголовыми не якшайтесь, держитесь от них подальше, — предупреждали своих детей родители.
— Увижу тебя с ними, выдеру, — говорил Чешпиво своему Сватомиру.
Сколько раз, бывало, «Рейголихины сопляки» хотели поиграть в песке, за сараем у Чешпивы, но всякий раз их оттуда прогоняли.
Сдружившись с Марией Хлумовой, вдова Ержабкова стала приводить сюда поиграть своих девочек — школьницу Еленку и трехлетнюю Мартичку. Семеня, они входили вместе с матерью в дом пекаря, получали каждая по рогалику и бежали играть с Петршиком. Мамаши тем временем обсуждали разные случаи из жизни: роды, болезни, трудное прошлое и нынешние заботы.