Тоже, кстати, как и Серёга, родом из Вологодской области. Про Вологодчину, общую родину свою, они – ещё и «заспихи», оказывается, – живо побеседовали. У Ольги Ивановны и «выговор» странный сразу проявился, «вологодский». Как у Серёги. «Шшур-яшшур». Посмеялись. Девушки уж тут не лезли со своими шутками.
Интересная, добрая, знающая и много в жизни испытавшая женщина. Одетая со вкусом, насколько я могу судить, «дремучий». Скромная. И разговаривать легко и просто с ней, что очень ценно. По крайней мере – для меня. Высокомерия ни тени.
После Ольги Ивановны, к обеду, нагрянули бывшие однокурсники Александра Евгеньевича: Журавлёв Глеб Сергеевич, Буханкин Василий Александрович и Клёнов Игорь Васильевич. Все они с кафедры археологии, преподаватели-доценты. А Глеб Сергеевич, метко прозванный кем-то Скальдом и Велесовым Внуком, ещё и мой научный руководитель. У него на кафедре пишу я свой диплом «О развитии погребального обряда на северо-западе Новгородской земли в XI–XV веках / по материалам работы Ижорской экспедиции ЛОИА». Почти готов уже, текст, написать осталось заключение, а чертежи, планы и фотографии за зиму сделаю.
Сейчас все они вместе с Александром Евгеньевичем, которого, забыл сказать, тоже окрестил кто-то любя и заслуженно Ладожским Конунгом, в церкви Святого Георгия, в гостях у реставратора. С Москвы. Адольф Николаевич. Овчинников. Из церкви почти не выходит. Строительные леса – на них, можно сказать, и живёт. Девчонки наши носят ему перекусить от нашего стола. Постное. Фрески копирует. Давно уже, много лет. «Соломон». «Давид». «Михей». «Иеремия». Никто его не принуждал, сам, по собственной воле. Подвижник. Говорит: «Сакральное искусство – это самовыражение, но без подлой авторской амбиции». Здорово. «Искусство, – говорит, – это то, что связывает в единое любые факты, превращая материальное в духовное». Я даже записал. В «писательский» блокнот. Память хорошая, но вдруг забуду. Куплеты песен забываю же. И имена – когда знакомлюсь. Готов, говорит Адольф Николаевич, исполнять свою работу до конца дней своих. Ещё за ним вот записал: «На любой лик посмотрите, других таких нет, даже в самой Византии. Откуда они брали таких мастеров, трудно понять. Всё гениально. И сам храм, в котором окна, как будто хаотично разбросанные по стенам, на самом деле ловят каждый луч солнца с первого до последнего. Гениальны росписи. Нет, я не просто их копирую. Для этого достаточно воспользоваться и фотоаппаратом. Я пытаюсь разобраться в том, как они создавали всё это, что при этом хотели сказать и чего добиться. Как у них получается такое лёгкое небо. Или земля, которая по цвету светлее, но по ощущению тяжелее неба. Для меня копии-реконструкции – машина времени, которая переносит меня в XII, или в XIV, или в XV век».
«Лёгкое небо».
Обязал себя – запомню. Буду болтать с подружками за чашкой чая зимним вечером, произнесу небрежно в разговоре. Стой на Илью, сказали бы в Ялани, если бы там его, конечно, знали, как знаю я. Стой на кого-то – по-ялански – быть в чём-то похожим на этого самого кого-то, делать или поступать в определённых ситуациях так, как делает или поступает тот. Илья, к примеру. Когда охмуряет вдохновенно очередную невинную жертву, мудрёных слов насыплет кучу. Действует.
«Лёгкое небо». Прозвучит.
Святой Георгий усмиряет змея Божьим словом. По ладожскому преданию, именно перед этой фреской идущий на шведов девятнадцатилетний князь Александр Ярославич произнес: «Не в силе Бог, а в правде».
Захожу в эту церковь, смотрю теперь на всё вроде как глазами Адольфа Николаевича. Человек. С большой буквы. И мне бы так вот: до конца-то своих дней… Как Павка Корчагин. В своём роде.
Ну, как уж сложится, посмотрим. Как мама скажет: «Чё загадывать? Дожить надо». Уверен что-то – доживём. Дурных предзнаменований не наблюдалось.
Вчерашний день был полон разных случаев – столько на ограниченной территории собралось «славяно-финнов», sapienti sat, все как ходячие энциклопедии, – обо всех этих случаях, происшествиях ли, нет смысла рассказывать, а вот об одном, наверное, стоит, так как я оказался главным в нём героем и к теме ближе.
Сразу же, с автобуса, Ольга Ивановна пришла к нам на раскоп. Все ей дорожки тут знакомы. Старая Ладога – «родное» её место, «археологическая родина». Первый вопрос её: «Ну, что тут у нас делается, что творится?»
Что у нас делается, что творится, доложил ей охотно Александр Евгеньевич, это же и его «родное» место.