Так вот и хочется провозгласить: бывшего счастья не бывает – с настоящим.
Провозгласил. Не вслух, конечно.
Тугой свет фар двумя лучами, как прожектор в песне на военную тему, шарит по – из-за месяца не очень-то и тёмному – пространству, то в одну сторону упруго ткнётся, то в другую – словно паук, мелькая лапами умело, сплетает сеть, – выхватывает из темноты то одиночную высоченную лиственницу, редкий строй сосен, елей или пихт, то опору электрическую с ярко-белыми или зелёными рядами изоляторов, то вниз, под самые колёса, на мгновение заглянет, то вовсе пропадёт в безбрежном небе среди звёзд, рассеявшись, а то опять, глядишь, кивает каждой выбоине на дороге, словно приветствуя их вежливо и кланяясь им низко.
Ну, значит, ралли-марафон.
Говорить Андрюхе сейчас, чтобы он хоть немного сбавил скорость, бесполезно, это как подливать в огонь солярку, только газку ещё добавит и посмеётся нам в лицо. При этом выдашь, что страшишься, тут уж его и пуще раззадорит. Сидим, притихшие, как мышки под курятником, не провоцируем кота – знаем давно его, Андрюху, и «норов» друга изучили: неукротимый. Но ведь мы сами, следует заметить ради справедливости, напросились «прогуляться» до Черкасс, и он не сразу дал согласие, сопротивлялся: спать, мол, хочу, вставать мне завтра рано, – пока «за дружбу» тост с ним не подняли. Тогда уж сам вскочил: «Друзья! Вперёд!»
«Вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе! Штыками и картечью проложим путь себе». Это уж Маузер пропел, крепко Андрюху обнимая.
Молчим, водитель (в данном случае – почти пилот, или космонавт) поёт с оглушительным выражением:
– «Не страшны тебе ни зной, ни слякоть, резкий поворот и косогор!..»
Да уж. Уместно, как нельзя. Это, наверное, единственная песня в репертуаре Андрюхи, которую он, разбуди его среди ночи, от начала до конца может исполнить. В школе он был примерным и беспечным двоечником по всем предметам, кроме труда, пения и физкультуры. Третий и пятый классы дважды повторил, не унывая. Начал с нами, а потом отстал, но дружить и играть в футбол с непременным мордобем во время или после «матча» из-за категорического несогласия одной из команд с результатом или по любому другому поводу, – разгорячённым-то, искры хватало малой, – с бывшими своими одноклассниками не прекратил. Восьмой закончив, поступил Андрюха в ДОСААФ. И в армию ушёл уже шофёром. Служил в Хасане. Написал мне оттуда всего одно, но на удивление длинное и патриотическое письмо (дело-то было вскоре после Даманского), когда я познавал азы морской службы ещё в «чистилище», то есть в карантине, хранится где-то. Не среди Таниных – отдельно.
Вот мы и… тут, в «седле». А так бы с кем? И кто б мы были без Андрюхи – пешеходы. Бродили бы, как малолетние барышни, под ручку с Маузером по Ялани, пока до бани бы его не добрались.
Едем. Летим. Или несёмся.
Я всё не мог понять, что это странно сзади нас скрежещет. И только до меня дошло, что это гравий в кузове так беспокоен. Сколько же за борт его вылетело на обочины и на дорогу, а было «с горкой».
– «Я хочу, шофёр, чтоб тебе повезло!..»
И не то что дальше ехать не хватило смелости, хватило бы, просто пешком пройтись мне захотелось. Срочно.
– Здесь тормозни! – кричу Андрюхе.
– Чё?! – отзывается, но смотрит на дорогу и продолжает голосить:
– «Выйдет к перекрёстку любовь и жена!..»
– Выйдут, выйдут! Обе выйдут!.. Тормози!! – кричу.
– А?! Чё случилось?!
– Ничего!
– Так чё тогда?!
– Останови!
Песню, начатую в который уже раз, прервал, отвлёкся от дороги и, широко раскрыв глаза, Андрюха смотрит на меня, как будто я, как птица, хищница ночная, только что вот влетел к нему в кабину, готовлюсь клюнуть его в лоб. И лишь не спрашивает: «Ты здесь откуда взялся и ты кто?!» Берет у него на затылке, чудом на голове держится, усы и бакенбарды, как шерсть на испуганном кем-то или пугающем кого-то коте, распушились. Громко зубами заскрипел.
«Прямо как гравий в кузове», – подумал я и нервно передёрнулся.
– Останавливай! – кричу.
Затормозил Андрюха резко – как перед пропастью. Протащило машину ещё метров пять, а то и десять по грунтовке – вышли когда, не замеряли.
– А чё стряслось-то?!
– Всё нормально.
– Это мы чё, уже в Черкассах? Быстро, – чуть не расплющив о лобовое стекло нос, спрашивает Маузер и, напряжённо щурясь, пялится в окно. И сам себе: – Не узнаю… Да вроде нет… кругом вон лес.
– Нет, – говорю.
– А чё? – спрашивает.
– Приспичило, – говорю. – Отлить надо.