— Если это — правда, что произошло?
Простой вопрос, но Даниил так долго размышлял над ним. Все то время, когда мог позволить своему разуму отпустить ее сознание, не боясь, что потеряет хоть эту призрачную нить. И с горечью признавал, что сам был виноват во всем. Нельзя было верить Конклаву. Как он мог быть настолько доверчивым, зная Килима всю свою жизнь? Как мог поверить, что их так легко отпустят? Хотя, «легко» было не тем слово, которое могло бы описать условие, поставленное перед юношей Конклавом. Но он смог сделать это. Мать свидетельница — и сам Даниил не знал, как у него достало сил на такое. Но он смог, победил…., лишь в последний момент осознавая, что и его победу они обернули поражением юноши.
С тех пор, как возмущенный воспитанник впервые взбунтовался против своего наставника, он каждым своим шагом и действием приближал тот момент развязки. Но тогда Даниил не знал об этом.
Он не слушал учителя, который убеждал его, что таков их путь, у каждого свой, но давно уже — общий, один на двоих. Даниил отвергал понимание наставника, не хотел смотреть на то, что тот показывал ему. Гнев терзал юношу. Он не понимал, как они могли думать, что он сможет сотворить такое с Иллией. А Килим все говорил и говорил, убеждал, призывал, образумливал, лучше самого Даниила понимая, что так терзает юношу и рвет ему душу.
Килим был опытен и мудр, он во много раз превосходил своего воспитанника числом прожитых лун, и давно уже разменял первую сотню лет, но еще не перешел полдень своей долгой жизни. И лучше чем кто-либо из сили" нов, Килим мог объяснить своему ученику самую тяжелую часть посвящения Оберегающего.
— Что так мучает тебя, Даниил? — Задавал свой вопрос Килим день за днем. И не видя у того готовности признать очевидное, сам решился ответить. — Мы знали, что рано назначать тебя Оберегающим, но у Конклава не было иного выбора. Сила Иллии проснулась, она осталось единственной наследницей, а ты был именно тем, кто лучше всего смог бы провести ее через становление. И мы решились, понимая, что, скорее всего, обрекаем вас обоих на страдания. Но с самого начала это был ваш путь. — Учитель замолк на мгновение, но перешел к самому главному, и в то же время, самому сложному вопросу. — Скажи мне, Даниил, что значит для тебя Иллия?
На этот вопрос у юноши был ответ — она значила для него все, но разве могло быть иначе? Последние восемь лет Иллия была частью его самого. Он делил с ней все: ее страхи, боль от потери семьи и физические недуги. Он был рядом с ней всегда. Разделил любую, самую малую эмоцию, которую испытала девочка. Иногда ему казалось, что их уже невозможно разделить. Даниил не смог бы с уверенность сказать, где заканчиваются его мысли и желания, и начинаются помыслы Иллии. Они, словно, были одним живым существом, просто состоящим из двух отдельных тел. Даже сейчас, разговаривая с наставником, Даниил ощущал девочку, он знал, какие чувства она испытывает, почти мог прочесть ее мысли. И это никогда не казалось ему чем-то ненормальным. Наоборот, он взрослел с удивительным ощущением полноты своей души и полной правильности протекающей жизни. И именно присутствие Иллии дарило Даниилу это чувство. Но юноша промолчал.
— Ты любишь ее, не так ли, мой мальчик? — Килим смотрел на Даниила пытаясь прочесть что-то на том лице, которое сам так долго старался сделать безжизненной маской. — Можешь не отвечать мне на этот вопрос, Даниил. Возможно, ты и сам не понимаешь, что именно любовь к ней терзает тебя сейчас, заставляя бороться против провидения Матери. Ты не первый и не единственный Оберегающий, кто полюбил Дочь. Но в то же самое время, ты первый и единственный, кто получил взаимность. У тебя было то, что никогда не имел ни один из нас — время было твоим союзником. Ты делишь с ней ее жизнь, но еще не начал вести по пути, который Мать предназначила для вас. Никто из Оберегающих не имел такого простого счастья, которым одарила тебя судьба. И нет среди нас ни одного, кто не завидовал бы тебе хоть однажды, видя, как радостно загораются ее глаза при твоем появлении, даже я. Но и плата за такое счастье будет самой тяжкой.
Сложно и мучительно вести наследницу по ее пути, когда твое сердце полно любви к ней, но ненависть возлюбленных отрезвляет Оберегающих. Твой же путь будет горящим пламенем на каждом шагу. Знать, что она любит тебя, и день за днем уничтожать ее чувство, делая Иллию истиной Дочерью. Наблюдать за тем, как любовь в ее глазах сменяется ненавистью, а затем холодным безразличием и полным забвением. И продолжать быть рядом. Видеть, как она выбирает другого, и сгорать от зависти, что не ты касаешься желанной, что может быть ужасней Даниил? Путь Оберегающего страшен и без взаимности хранительницы, ее же любовь — сделает его истинным адом. Не думаю, что хотел бы оказаться на твоем месте, даже за этот миг испытанного счастья.
Даниил не знал, прав ли был Килим, и было ли то, что он испытывал к девочке любовью. Но юноша не собирался проводить ее через становление. И никому не позволил бы этого. Он будет бороться.
Теперь юноша никогда не оставлял Иллию одну. Страх, что Конклав заберет ее, и попробует начать становление без его ведома, поселился в душе Даниила. Парень просиживал ночи напролет на подоконнике в ее комнате, оберегая покой девушки, засыпая тут же; ходил по пятам за ней пока светило солнце. Иллия была счастлива от того, что юноша посвящал ей все свое время, и, казалось, что память о том, что она видела и об их разговоре поблекла и стерлась. Но Даниил чувствовал страх в ней. Он струился по ее сосудам, наполняя сердце, свивался, словно затаившаяся гадюка, клубком в глубине души Иллии, день за днем отравляя ее существование.
Проходили дни, сливаясь в месяцы и годы. И все больше наблюдая за Иллией, Даниил понимал, сколь прав был Килим. Юноша любил ее.
Когда девушка была рядом, Даниил дышал и наслаждался светом солнца и синевой неба, даже холодное касание лучей Матери дарило ему удовольствие, если Иллия была подле него. Но стоило ей выйти из комнаты — и Даниилу начинало казаться, что он заперт в мрачном и душном склепе, и нет для него никакого спасения. Он уже не помнил, кем был до встречи с ней.
Но понимание этого не приносило облегчения Даниилу. А когда он увидел осознанную любовь, пришедшую на смену детской привязанности, в глазах Иллии — страх овладел им, заставляя леденеть сердце. Если Килим был прав в этом, мог ли он ошибиться в остальном? Неужели у них нет никакого иного пути? Неужели они обречены повторить судьбу всех, кто был до них? Юноша не собирался соглашаться с этим.
Он проводил бесчисленные часы в библиотеке замка, устраивал громкие споры с Килимом, кричал, проклинал, бушевал. Но не находил ни ответов, ни облегчения.
И только если Иллия была рядом, счастье перевешивало ужас и бессилие. Когда девушка обнимала его, все казалось возможным…
В миг, когда молодой мужчина впервые поцеловал любимую, ему показалось, что он еще не прожил и одного дня, не совершал ни единого вздоха, не видел ни одного восхода Матери. Все стало для него иначе. И если кому-то могло показаться странным, что Даниил не проводил больше свои ночи, неудобно устроившись на подоконнике, то для них было абсолютно естественным теперь засыпать и просыпаться в объятиях друг друга. Мужчина уже не смог бы отделить их ни в чем. Они стали едиными в помыслах, желаниях, действиях. Их сердца стучали в одном ритме, а дыхание было синхронным.
Он нарушил традиции сили" нов, выжигая клеймо своей силой, по обычаю гаррунов на коже любимой, чтобы еще полнее связать их. И главная Хранительница силы народа Луны с радостью приняла этот знак. Это была их тайна, то, о чем никто даже не догадывался. Во всем остальном они не имели такой роскоши, но и не стремились скрывать свою любовь.
Конклав смотрел сквозь пальцы на происходящее. Оберегающие не считали себя в праве что-то указывать Даниилу в его чувствах. В конце концов, он сам выкладывал себе дорогу в личное пекло. Никто не сомневался в том, что когда придет время, Даниил исполнит свое предназначение.