По этой причине отношение Пламени к ее недавнему открытию было несколько запутанным. Шок, уныние, злость, страх, радость — все эти чувства обуревали ее. Она уже знала, что будет любить этого ребенка, будет заботиться о нем и сделает все, что в ее силах, чтобы уберечь его. Она воспитает его, чтобы он стал сильным и гордым, каким был его отец. Он должен будет получить все то лучшее, что только может предложить ее сыну ее собственный белый мир. У него должно быть соответствующее образование, способное развить умственные способности, которые он получит в наследство от нее и Ночного Ястреба. И если ей удастся сбежать прежде, чем этот ребенок появится на свет, он родится в достатке и комфорте, будет иметь хорошую одежду и экипажи, лошадей и наставников. Он никогда не будет знать, что такое голод или нехватка чего-либо.
Но Пламя понимала, что, если она хочет выполнить все то, о чем мечтает, ей следует сбежать раньше, чем Ночной Ястреб догадается о ее беременности. Да и сама мысль о том, что ей придется рожать в хижине для женщин, приводила ее в ужас. А если будут какие-либо осложнения, ведь никто не сможет помочь ни ей, ни ее ребенку — здесь нет ни одного человека, которому можно было бы хоть немного доверять, никого с медицинским образованием или, по крайней мере, с квалификацией акушерки. Кроме того, исчезнуть с ребенком на руках будет вдвое сложнее, если не невозможно, а уйти одной, бросив ребенка, она не сумеет никогда. И даже если в один прекрасный день Ночной Ястреб согласится отпустить ее на волю, с сыном он не расстанется никогда — в этом Пламя не/ сомневалась ни минуты. Этот ребенок намертво привяжет ее к Ночному Ястребу — так крепко, как не сможет привязать даже ее возрастающая к нему любовь.
Пламя стала думать о том, как совершить побег. День за днем она искала такую возможность.
Ночной Ястреб же был к ней все внимательнее и внимательнее. Хотя она и старалась не давать ему ни малейшего повода заметить изменение своего настроения, Ночной Ястреб как будто чувствовал что-то неладное. Она часто ловила на себе его тревожный взгляд. Казалось, он пытается понять, что было не так в последние дни, что изменилось в ней.
Особенно трудно было Пламени сдержаться, когда Сияющая Звезда радостно сообщила ей о своей беременности. Больше всего на свете она мечтала поделиться своей радостью с дорогой подругой. Вместо этого она должна была улыбаться и поздравлять Сияющую Звезду, ни слова не произнося о своем будущем материнстве. Слушать Сияющую Звезду о ребенке, которого они так долго ждали с Каменным Лицом, было для Пламени невыносимо, ее так и тянуло поделиться с подругой своим секретом, а также с Ночным Ястребом, который — она верила — будет горд и доволен. Было бы так чудесно разделить эту радость с мужчиной, которого любишь, но Пламя прикусила язычок и крепко сжала губы, чтобы ни в коем случае не проговориться. Это бы разрушило все ее планы.
Однако чувство вины пожирало ее: необходимость молчать и замышление побега оскорбляли ее любовь к Ночному Ястребу. Никогда он не испытает счастья, взяв своего первенца на руки, научить его садиться на лошадь, глядя с восхищением на его личико, которое будет маленькой копией его собственного, но только с голубыми глазами Пламени, светящимися на бронзовой коже. Если все выйдет так, как она задумала, Ночной Ястреб даже не догадается о том, что дал жизнь этому малышу. Подобные мысли вызывали у нее чувство вины и невыносимой жалости к воину-индейцу. Никогда маленькие ножки, одетые в мокасинчики, не будут топать след в след за большими ногами своего отца, никогда маленькие лук и стрелы не будут стоять рядом с отцовскими в его хижине. При мысли о том, что она лишает Ночного Ястреба всего этого, ее сердце бешено колотилось. Хоть бы сказать ему, хоть бы дать волю своим мечтам — но это стало бы ее окончательным поражением, а Пламя не могла себе этого позволить, как бы ни болело ее сердце от любви к нему.