– Такие, как вы, скорее голову себе разобьют, чем отдадут хоть полкрейцера! – отвечали им с задних скамей.
– Тихо!! – рявкнул вдруг со своего места Якоб Эрлих, ударив кулаком по столу.
Люди с обескураженным видом посмотрели на цехового старшину.
– Тихо, – повторил Эрлих, тяжелым взглядом обводя собравшихся. – Без толку горлопанить. Речь теперь идет не о деньгах – о судьбе всего нашего города. Если имперские солдаты появятся здесь, ни сотней, ни тысячей талеров мы уже не отделаемся. Нужно защитить себя.
– Что ты такое говоришь, Якоб?! – всплеснул руками Карл Траубе. – Магдебург тянет с нас подати, не платит по долгам, в казне Кленхейма ничего не осталось, и ты еще предлагаешь, чтобы мы отдали последние деньги на покупку нескольких ружей?
– Когда ландскнехты ворвутся в твою спальню, Карл, что ты им скажешь? – чуть прищурив глаза, спросил Эрлих. – Предложишь пух из подушки?
– Да в том-то и дело! – воскликнул Траубе. – От них не защититься ни мушкетом, ни пикой. Они придут и возьмут, что хотят. Так не проще ли спрятать понадежнее то, что у нас еще осталось? Зачем тешить себя надеждой, будто можем справиться с ними?
Глядя на спорящих, бургомистр тяжело вздохнул и покачал головой. Затем машинально придвинул к себе пузатую серебряную чернильницу, стоявшую в центре стола. На круглых боках чернильницы была выгравирована сцена охоты – двое волков, преследующих оленя. Благородное животное пыталось спастись, выбрасывая вперед тонкие ноги, но волки уже настигли его, и рвали вытянутое в прыжке тело, и тянули его вниз. Серебряный олень был обречен.
– Солдаты грабят тех, кто не может за себя постоять, – заметил Эрнст Хагендорф. – Зверю нужна добыча, что послабее.
– С чего вы вообще взяли, что Кленхейму угрожает опасность? – спросил трактирщик Майнау. – До сих пор все было благополучно.
Бургомистр поднял вверх руку, призывая людей к спокойствию.
– Криком мы ничего не решим, – устало сказал он. – Выслушайте, что предлагает городской совет. Каждая семья, что платит не меньше четырех талеров годовой подати, пусть сделает свой взнос на покупку оружия – столько, сколько сочтет возможным. Могу вас заверить, что деньги эти не пропадут – община будет числить их как долг перед вами и вернет при первой возможности.
– Моя семья отдает Кленхейму серебряные кубки саксонской работы, – сказал Якоб Эрлих. – Они стоят не меньше сорока талеров.
– Даю двадцать талеров серебряной монетой и десять золотых флоринов, – сказал Курт Грёневальд.
– У меня с прошлых времен осталось несколько ценных вещей, – проведя ладонью по лбу, пробормотал Юниус Хассельбах. – Думаю, город сумеет извлечь из них пользу.
Наклонившись к уху соседки, Эрика Витштум зашептала:
– Лукавит, лукавит цеховой старшина. Знаю я его кубки, им цена вполовину меньше…
– Я ничего не отдам, – спокойно сказал Адам Шёффль, поднимаясь со скамьи, распрямляя крепкую спину. – Можете решать что угодно.
– Почему? – сурово спросил Курт Грёневальд.
– Я вовремя плачу подать и не заикаюсь об отсрочке, – спокойно ответил Шёффль. – Когда люди приходят на мою мельницу, я беру с них справедливую цену. В одно лето у меня сдохли три коровы, а в амбаре во время дождя провалилась крыша, так что залило добрую четверть муки. Разве я бросился в городской совет, стал хныкать и просить помощи? Нет, я этого не сделал. Вы знаете, что на мне четверо детей и старуха мать. Жена моя, Тереза, почти ослепла. Но я никогда никого не просил о помощи. Я не такой человек.
– Мы верим, что Господь будет милостив к твоей жене, Адам, – сказал бургомистр. – И все же разговор сейчас идет о другом.
– Я знаю, о чем идет речь, господин бургомистр, – спокойно ответил Шёффль. – Если надо будет, я первым выйду на защиту нашего города. Но и отдавать свои деньги, неизвестно на что, не стану. Таково мое слово.
– Поступай, как считаешь нужным, Адам, – тяжело глядя на мельника, произнес Якоб Эрлих. – Только знай: если тебе наплевать на дела общины – от других поддержки не жди.
Плоское лицо Шёффля – Хойзингер как-то заметил, что оно вполне под стать его ремеслу, поскольку напоминает мельничный жернов, – оставалось невозмутимым.
– Мой дом и мои заботы принадлежат только мне, – скрестив на груди руки, сказал он. – Я ничего не прошу. И ничего не отдаю другим.
– Ты напрасно… – начал было цеховой старшина, но бургомистр остановил его.
– Полагаю, мы уже достаточно времени потратили на разговоры, – сказал он. – По мнению городского совета, закупку оружия – разумеется, после того как будут собраны необходимые для этого средства, – следует поручить советнику Эрлиху, как человеку не только уважаемому, но при этом еще и искушенному в торговых делах. Все необходимые бумаги, касающиеся принятых сегодня решений, будут в надлежащий срок заверены членами городского совета и общинными судьями. Храни вас Господь!