Да Чаян едва на месте не подпрыгивал, как хотелось ему поближе к Елице подобраться, а уж выпитое за здравие стрыя пиво и вовсе разгорячило его кровь. Казалось Ледену, что налегать на хмельное он стал теперь гораздо охотнее — как будто заглушить хотел что-то, унять. Или забыть. Кабы вновь не стал дурить, на буйну-то голову. Но больше всего братца обеспокоило, что приехал этим же вечером в детинец ещё один гость важный — боярин из Житолицы, и привёз с собой дочь свою молодую и ладную — Зденку. Ни о чём доподлинно он с Еримиром не уговаривался, зато известно было давно, что Любогнева сына старшего женить на пригожей боярышне вовсе не прочь. А Светояр, как жив был, и не противился, хоть и понимал, что жених из Чаяна сейчас не слишком-то завидный.
Девушка тоже сидела сейчас подле женщин, по другую сторону от княгини — и на неё та смотрела гораздо благосклоннее. А Зденка только иногда — как и положено скромной девице — поднимала взгляд на Чаяна или отца, что устроился близко от него. Оттого-то, верно, брат и ёрзал нынче сильнее обычного.
Веселье стало буйным, как навалилась ночь. Мужи, подвыпивши, наевшись дичи, заговорили громче, яростнее загромыхали чарки о стол, чаще вздрагивали челядинки от резких всплесков хохота и щипков за мягкие места, в которых пирующие уже не могли себе отказать.
Леден сидел за столом уж больше для того, чтобы без присмотра ничего здесь не оставлять, чем для того, чтобы веселиться. И вовсе не нравилось ему то, что стрый быстро о смерти брата позабыл, да и других забыть пытался заставить. В том и не было ничего плохого: мёртвым в своем мире лучше живётся, коли в Яви живые не печалятся и слёз напрасных подолгу не льют. Но уход отца казался ему недобрым знаком, словно от этого всё только запуталось сильнее.
Не выдержала шума и Елица. В какой-то миг встала и собралась было уходить. Вскинулся на своём месте Чаян, вырвал руку из хватки Ледена, который попытался его удержать от глупостей. Все вокруг даже на миг замерли и притихли, ожидая, как сейчас что-то случится.
— Куда ты, Елица? — гаркнул он на всю гридницу. — Останься ещё, выкажи уважение нам и гостям нашим.
Княжна только взглядом его тяжёлым окинула, а после опустила его на княгиню, которая неподвижно сидела рядом и внимательно смотрела на сына.
— Я выказала его достаточно. На утренней, знать, свидимся.
Она вышла степенно из-за скамьи и к двери направилась. Чаян лишь взглядом её проводил. Еримир смотрел на него неодобрительно, но молчал. Хоть и понимал, верно, что дочь его княжича и вполовину так не привлекает, как Елица. Только на неё тот смотрел весь вечер и ждал хоть одного слова.
Княжна ушла, а Чаян сел на своё место. И после уж, как ни развлекал его разговорами и байками Знаслав, как ни улыбалась ему боярышня, когда удавалось ей перехватить его взгляд, а ничто не сумело вернуть ему живости и благого расположения духа.
Леден тоже, признаться, посматривал на пустующее место Елицы — и не понимал ещё, чего там увидеть желает. Благо его в Остёрске никто из девиц не ждал, а то было бы сейчас ему так же неловко и тяжко, как и брату.
Наутро, как поднялось светило над густыми дремучими лесами, над тёмными, что земля вала, стенами города, начали собираться люди на вечевом поле. И те, кому ответ держать придётся, кому стол княжеский теперь занимать, и просто посадские — посмотреть, послушать, а то и вмешаться, если понадобится. Шумно становилось, нарастала толкотня, каждый пытался подобраться ближе к серёдке, чтобы ничего не упустить. Пришли бояре и старосты, что прибыли в Остёрск к назначенному дню. Вышли к народу Леден с Чаяном, поднялись на помост, что срубили только накануне — он ещё пах стружкой и смолой. И от запаха этого, что сопровождал каждый раз изъявление людьми своей воли,становилось внутри так неспокойно, и вспоминалось снова, что умер недавно отец. Иначе долго ещё не пришлось бы стоять здесь, вдыхая дух сосновых оструганных стволов и людского нетерпения да любопытства.
Чаян, казалось, был спокоен, а может, просто вял после буйно проведённой ночи: когда Леден отправился к себе в горницу, он ещё сидел за столом вместе с Знаславом и ближней дружиной своей, уничтожая очередной бочонок браги. Плечи его нынче укрывало корзно из дорогой узорной ткани, привезённой когда-то из Ромейской империи знакомым купцом. Леден надел нынче такое же, только не чермное, а синее — такое ему больше подходит. Вставали рядом с ними, как на ратном поле — плечом к плечу — ближники. Для охраны тож, если кому побуянить захочется, хоть княжичи и сами за себя постоять могли.
Но даже Чаян потерял невозмутимость, загорелся, как появилась у помоста Елица с неизменной своей наперсницей, которая, кажется, с каждым днём всё строже становилась. Словно и правда девицу оберегала. Брат ловил взгляд её, да всё безуспешно. Не смотрела на него княжна, озиралась в толпе, разглядывала лица бояр, словно уже по ним прочитать хотела, кого они князем новым назовут. И вдруг на Ледена взор подняла. Прямо, ничуть не скрываясь — и он хотел бы понять, что кроется в нём, таком внимательном, открытом — и не мог.