«Какая же будет жизнь у Синтии и меня, если червь угрызений совести все время станет подтачивать корни моего сердца?»
Медленно поднимаясь зигзагами по ступеням, он начал приближаться к нищему.
На голову бедняги был наброшен капюшон, уберегающий от солнечных лучей, но тощая, как у скелета, рука протянулась вперед. Послышался жалобный дрожащий голос:
– Подайте, ради любви к Святой Деве! Подайте бедному и голодному, молодой сеньор!
С радостным криком, настолько велико было чувство облегчения, Робин выхватил кошелек из сумки на поясе. Этот плачущий голосок ничем не напоминал звучный и сильный голос Джорджа Обри.
– Ты получишь свою милостыню, старик, – сказал он.
Юноша с удовольствием высыпал бы нищему в ладонь все золото из своего кошелька, но сдержался из осторожности. Двое прохожих уже остановились, с любопытством глядя на него. В несколько секунд может собраться толпа, и тогда посыплются вопрос за вопросом.
Наклонившись к нищему, он бросил ему золотую монету и тихо произнес:
– Я приду повидать тебя снова, после наступления темноты.
Калека на ступенях бросил на него взгляд, и Робин впервые увидел его лицо. Оно было худым, бесцветным и лишенным выражения, глаза тускло поблескивали в глубоких впадинах, тощую шею бороздили морщины, седую бороду покрывала грязь. Это было лицо человека, настолько изможденного и опустившегося, каких Робин еще никогда не встречал. Но тем не менее это было лицо его отца.
У Робина закружилась голова. Церковь, лестница, люди, нищий, скорчившийся у его ног, внезапно заходили ходуном. Чтобы не у пасть, ему пришлось закрыть глаза и до боли стиснуть кулаки. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что старик все еще с любопытством смотрит на него. Сын мог узнать отца, так как он разыскивал его, но как мог нищий узнать сына, которого видел в последний раз ребенком, в стройном молодом дворянине, говорившем с ним по-испански с итальянским акцентом?
– Я приду повидать вас вечером, – повторил Робин. – Где вы живете?
– В хижине, в конце Калье де Форкас.
– Я найду дорогу, ждите меня.
Голова старика опустилась и вновь скрылась за капюшоном. Но Робин услышал его голос:
– Я одинок и стар. Как видит ваше превосходительство, я всего лишь жалкий нищий, но я боюсь…
– Я не причиню вам вреда, – мягко произнес Робин.
– Я боюсь не вас, сеньор. Но место, где я живу, небезопасно. Так что я должен услышать имя, прежде чем открою дверь.
– Хорошо. – Юноша склонился ниже. Конечно, в этой толпе он не собирался называть свое настоящее имя, опасаясь впечатления, которое оно произведет на отца, и вопросов, могущих последовать. – Я назову вам свое имя через дверь и так тихо, как сделаю это сейчас. – И он еле слышно прошептал: – Карло Мануччи.
Джордж Обри, а это был он, по-прежнему прятал лицо под капюшоном, так что Робин не мог понять, разобрал ли он названное имя.
– Вы слышали меня? – спросил юноша.
Старик кивнул.
– Да, слышал.
– И вы откроете мне дверь вечером?
– Открою, молодой сеньор.
Робин стал подниматься по лестнице и, смешавшись с толпой, вновь услыхал тихий жалобный голос:
– Подайте Христа ради! Подайте милостыню, добрые люди!
Юноша вошел в церковь, не спеша прошел мимо рядов к двери на южной стороне, пересек площадь и окольным путем вернулся в дом Фильяцци. Там он послал за Джакомо Ферранти и велел ему купить мула и седло, а также приличную одежду, подходящую по размерам тощей фигуре Джорджа Обри.
С одеждой, мулом и их собственными лошадьми Джакомо должен был поджидать с половины девятого вечера на углу дороги в Сеговию[146] и набережной реки Мансанарес. Мадрид не был обнесен стеной, и Робин намеревался скакать на юг к Алькасару[147] так быстро, как только позволит состояние его отца, оттуда добраться до Аликанте[148] и сесть там на корабль, плывущий в Италию. Сначала придется двигаться медленно, но когда к Джорджу Обри начнут возвращаться силы, можно будет путешествовать и побыстрей.
Пока Робин строил планы, нищий все еще сидел на ступенях церкви Святой Девы Альмуденской и, протянув тощую руку, просил милостыню. Около полудня священник в черной сутане подошел к нему.
– Подайте ради Бога! – захныкал нищий. – У меня есть новости для вас, святой отец. Подайте, ради Девы Марии!
Священник с презрением посмотрел на него.
– Новостям давно пора появиться. А то мы получили от тебя мало благодарности за наше милосердие и жалость.
– Я видел его, святой отец.
– Кого ты видел?
– Карло Мануччи.
Священник вздрогнул, а в его глазах блеснул огонек злобной радости.
– Укажи его мне, сын мой!
Нищий покачал головой.
– Это было два часа назад, когда он остановился и подал мне золотой. Вот он – смотрите, отец мой!
– Два часа назад, а ты не поднял крик! Ты позволил ему уйти! – сердито воскликнул священник.
– Нет, отец! – заскулил нищий. – Если бы я крикнул, он бы тут же убежал. Он молод, богат и красив. Но я сделал лучше, отец. – Ужас, звучавший в его голосе, и угодливая рабская поза свидетельствовали о том, до какого состояния был доведен несчастный жестокими преследованиями.
– Лучше? Ну что ж, послушаем! – И человек в черной сутане с отвращением притронулся к нищему носком башмака с пряжкой.
– Вечером он придет в мою хижину. В восемь часов, отец! Сжальтесь над бедным калекой у подножья алтаря! – Это было обращено к сострадательному прохожему, который бросил в протянутую ладонь медную монету и двинулся дальше. – Только не торопитесь, отец! Я живу на открытом месте, и если он заметит вас с солдатами, то не придет ко мне, и вы его упустите. Он хочет меня видеть из жалости, отец. Моя бедность и раны тронули его! У него доброе сердце. – Старик угодливо хихикнул, стараясь заслужить расположение священника, – Так что не спешите – моя история задержит его.
Священник оттопырил нижнюю губу.
– А ты меня не обманываешь?
– Я бы не осмелился…
– Это верно. – Священник усмехнулся. – Ибо столб на Кемадеро, к которому привязывают приговоренных к сожжению, все еще ожидает жертву. Он так легко назвал тебе свое имя?
– Нет, отец мой… Сжальтесь во имя Святой Девы Альмуденской, сеньор!.. Я подумал, что это может быть он, прежде чем услышал его имя.
– Почему?
– Он говорил по-испански с итальянским акцентом.
– Верно, – кивнул священник. – Это соответствует описанию.
– Я вынудил его назвать имя, сказав, что иначе не открою ему дверь. – Старик вновь хихикнул. – И тогда он шепнул: «Карло Мануччи». Я отдам его в ваши руки, отец. Вечером вы его получите. – И снова из-под лохмотьев высунулась тощая рука, и послышался писклявый голос: – Ради Христа, сеньоры. Бог отблагодарит вас – Он любит милосердных…
Священник спустился с лестницы и поднялся на холм, где теперь расположена площадь Сан-Доминго. Но в то время там находилось здание Святой инквизиции.
Глава 28. Джордж Обри
Калье де Форкас находилась в шумном и грязном квартале города, к юго-востоку от церкви Святой Девы Альмуденской. Дома были полуразвалившимися, в неухоженных огородах со сломанными заборами чахлые овощи служили кормом для птиц, воздух даже в дневное время был сырым и нездоровым, напоминая о лихорадке. По ночам квартал окутывали туманы с протекавшей позади него реки Мансанарес, падая на землю дождевыми каплями с низкорослых деревьев.
Робин весь день не находил себе места от нетерпения и подошел к улице за полчаса до назначенного срока. На нем были надеты высокие сапоги и темный плащ, подмышкой он нес еще один плащ, чтобы им мог воспользоваться его отец во время бегства. Три домишки со ставнями на окнах, сквозь которые не просачивался ни один огонек, были обращены лицом к трем столь же жалким сооружениям на противоположной стороне узкой улочки. Даже в этот ясный апрельский вечер, скрадывающий грязь и запустение, они сохраняли мрачный и зловещий облик. Робин остановился и прислушался. Издалека доносился городской шум – крики и скрип колес. Однако вблизи было так тихо, что шелест ветра в листве мог заставить вздрогнуть, словно пистолетный выстрел.
147
Алькасар-де-Сан-Хуан – город в Испании, в провинции Сьюдад-Реаль, области Кастилия-Ла-Манча
148
Аликанте – испанский порт на Средиземном море, центр одноименной провинции в области Валенсия