На кораблях Непобедимой армады плыли шестеро людей Уолсингема, но во славу тех, кто тайно выполняет опаснейшую работу, не трубят трубы и не реют знамена. История сохранила сведения лишь об этих двоих.
В битве у Плимутского пролива, в которой английский флот, подгоняемый ветром, одержал верх над армадой, один большой галеон был захвачен и доставлен в Дартмут.[155] Медина-Сидония спешил, несмотря на тревожные признаки. Он был плохим моряком. В его планы входило встретиться в Кале с войсками герцога Пармского, пришедшими из Нидерландов, сопровождать их, плывущих на плоскодонных барках, в плавании через проливы к английским берегам, высадить на них армию опытных солдат и вести сражения на суше. Армада служила для него транспортом, а не боевым средством, и хотя Окендо, де Лейва и Рекальде ворчали на него за трусость, он настаивал на своем, а судьба Англии по-прежнему висела на волоске.
Робин с тремя другими матросами стояли у руля высоко на корме, держа на курсе громоздкий, тяжело переваливающийся на волнах корабль. Шершни английского флота, несмотря на недостаток пороха и ядер, жалили испанцев снова и снова. Всю ночь Робина не покидало чувство радости. С наступлением темноты на утесах зажглись маяки, а пробивавшаяся сквозь тучи луна заливала серебром море и родные берега.
В экипажах армады были лоцманы, хорошо знавшие Ла-Манш. Флот плыл мимо мыса Берри, поросшего густым, словно мех, папоротником, мимо отмелей Уэст-Бея,[156] пока к утру ветер не прекратился. Робин мечтал, что пока он стоит у руля, его глазам представится мерцание маяка на Пербек-Даун. Дэккум, наверное, зажег его, а друзья будут стоять рядом. Синтия, сидя на лошади, устремит взгляд в море; пламя маяка отразится в ее глазах и осветит прекрасное взволнованное лицо. Бэннеты, конечно, тоже будут там, преданно молясь за успех оружия ее величества, который обеспечит продолжение ее терпимого царствования. И никто из них даже представить не сможет, что Робин стоит у руля испанского галеона, плывущего ближе всех к берегу!
Рев ветра в снастях, треск парусов и стук блоков, покачивание судна, стоны шпангоутов,[157] словно собирающихся рассыпаться, вспышки орудийных залпов в темноте, треск расщепленного дерева, когда выстрел достигал цели, заставляли кровь Робина струиться в жилах с бешеной скоростью и пробуждали в нем такое радостное воодушевление, что он с трудом удерживался от того, чтобы не рассмеяться в лицо боцману.
Но этой ночью предстояло сделать еще кое-что, если Бог – не Бог Филиппа, Папы или Генриха Валуа, коли таковой существовал, что весьма сомнительно, а Бог Елизаветы, Дрейка и протестантской Англии – поможет его усилиям. Ниже полуюта[158] находилось помещение, переполненное солдатами и канонирами. Еще ниже расположился со своими слугами и секретарями Окендо, допоздна потягивающий вино в своей просторной каюте. А ниже каюты Окендо помещался склад с боеприпасами – бочонками пороха и пирамидами ядер. У Робина был готов план – Синтия недаром говорила, не то смеясь, не то восхищаясь, что он великолепно придумывает планы. Но, к его огорчению, ветер стих. Робин напрягал глаза изо всех сил, но Портленд все еще скрывался впереди в темноте.
Робин спустился по трапу мимо малых орудий по коридору, ведущему к каюте Окендо. Солдат с заряженной аркебузой и фитилем стоял на страже. Но в помещении было жарко, и дверь в каюту оставалась открытой. Робин мог видеть Окендо, сидящего за столом над картой Англии. На его лице играла улыбка, а под локтем стоял бокал.
– Hasta manana,[159] ваше превосходительство, – пробормотал Робин. – Вам придется высадить меня как можно ближе к дому.
Юноша нашел Энтони Скарра спящим на циновке у фальшборта.[160] Присев рядом с ним на корточки, он закрыл ему рот ладонью и стал трясти за плечо, покуда тот не проснулся. Палуба была усеяна крепко спящими матросами. То и дело кто-то из них вскрикивал во сне, поворачивался на другой бок и засыпал снова. Молчание прерывали стоны раненых и молитвы священников.
– Следующей ночью будет легче, – прошептал Робин. – Еще один день труда и сражений, и они будут спать до Судного дня.
– Тем больше основания для нас поспать теперь, – заметил Энтони Скарр. Когда они проснулись, уже рассвело, и Непобедимая армада заштилела у Уэст-Бея с Портлендом, черневшим в туманной дали.
Глава 31. Робин платит за проезд
– Теперь? – с нетерпением спросил Энтони.
– Еще нет, – ответил Робин.
Было за полночь. День прошел спокойно. Солдаты стояли у орудий, так как иногда случайный порыв ветра или ускорившееся течение приближали друг к другу какие-нибудь из английских и испанских кораблей на расстояние пушечного выстрела. Но оба флота лежали в дрейфе, неспособные маневрировать: английский южнее испанского, что давало ему преимущество, если возобновится юго-западный ветер. Медина-Сидония созвал своих командиров на совещание на флагманский корабль, и Окендо отплыл туда в своей барке.
Совещание было Длительным, и все это время судьба Англии по-прежнему висела на волоске. Непобедимая армада оставалась достаточно мощным флотом: хотя несколько кораблей и было выведено из строя, основная их часть не получила повреждений и, пользуясь спокойной погодой, зализывала раны, подвергаясь необходимому ремонту. Окендо, де Лейва, Педро де Вальдес и другие молодые офицеры требовали решительных действий: плыть в пролив Солент,[161] захватить Саутэмптон, высадить пятнадцать тысяч солдат и идти на Лондон, поднимая по пути английских сторонников. Герцог Пармский прибудет со своими судами, и Англия окажется между двух огней. Для королевства этот план представлял страшную угрозу. Испанцы получили бы базу на море и незащищенную страну перед собой.
– Таков был план адмирала Санта-Крус! – настаивал Окендо.
Но Медина-Сидония был далеко не Санта-Крус. У него имелись приказы его повелителя, и он был слишком робким и неопытным полководцем, чтобы знать, в какой момент их можно нарушить. Ему было велено идти на соединение с герцогом Пармским, поэтому он не согласился со своими командирами и распорядился плыть в Кале, оставив с левого борта остров Уайт,[162] навстречу английским брандерам,[163] отмелям Дюнкерка,[164] мысу Гнева,[165] гибельным берегам Западной Ирландии и возвращению домой остатков армады. Окендо вернулся на свой корабль в бешенстве и заперся у себя в каюте. Но с наступлением темноты ветер поднялся снова, и сражение возобновилось. После полуночи Робин присел на корточки рядом с Энтони Скарром у фальшборта.
– Время пришло? – осведомился Энтони.
На шкафуте крепко спали изможденные солдаты и матросы. Бой прекратился – у англичан кончался порох, а испанцы спешили в Кале.
– Еще нет, – ответил Робин. С приближением решающего момента к нему возвращалось хладнокровие, исчезали тревоги и сомнения.
В сотне ярдов впереди зубчатая гряда мыса Портленд обрывалась в море по левому борту «Сеньоры де ла Роса». Высокая скала резко выделялась на фоне освещенного луной неба.
– Мы должны подождать, пока выйдем из течения у мыса, – объяснил Робин. – В такую ночь у Портленда ни один пловец не справится с течением.
Корабль с трудом пробирался сквозь сумятицу волн. Течение было очень сильным, и брызги захлестывали палубу. «Сеньоре», плывшей ближе всех к берегу, приходилось труднее всего. Флагман Медины-Сидонии, находящийся в центре, не ощущал особых неудобств. Зато «Сеньора де ла Роса» качалась так, что дула бортовых орудий опускались под воду, заливавшую нижнюю палубу. Но внезапно все успокоилось: корабль вышел из течения, и впереди открылся вид на бухту Уэймута.
163
Брандер – судно начиненное горючими веществами, предназначенное для поджога вражеских кораблей