Разумеется, в том было мало нового. Искусство это лежало в основе большинства религий. В каждом городе имелись заводчики и советники в любовных делах. Подобное знание, истинное или ложное, ценили в любой культуре. Древорезчик пересмотрел сам подход, стараясь, впрочем, не отрываться от традиций. Он начал осторожные эксперименты на самом себе и остальных художниках маленькой колонии. Результаты указывали путь к новым экспериментам. Он ставил опыт выше веры.
По любым меркам его века, от занятий Древорезчика несло ересью, извращением или попросту безумием. В ранние годы короля Древорезчика ненавидели почти так же, как тремя столетиями позже – Шкуродера. Но суровые зимы продолжали сковывать дальний север, и народы юга были ограничены в мобильности войск. Однажды попробовали прорваться – и потерпели сокрушительное поражение. Древорезчику хватило мудрости не пытаться подчинить южан. Не напрямую. Поселение его, однако, все разрасталось, а правитель стал знаменит уже не столько произведениями искусства и утвари, сколь иными достоинствами. Стая, постаревшая сердцами, являлась туда обрести не только молодость, но также мудрость и счастье. От города во все края распространялись идеи швейных станков, ветряных мельниц, механических передач. Там создавали новое. Но дело было даже не в изобретениях. Древорезчик помог явиться на свет новому народу и новому мировоззрению.
Викврэкшрам и Джакерамафан прибыли к древорезчикам под вечер. Весь день лило, но потом облака разошлись, и небо засияло яркой синевой, особенно прекрасной после череды ненастных деньков.
Домен Древорезчика Страннику казался раем. Он так устал в бесстайной глуши. Он так устал тревожиться за чужака.
Последние несколько миль их лодку настороженно сопровождали другие катамараны. Их экипажи были при оружии, а Странник с Грамотеем прибыли, так сказать, с наименее правильной стороны. Зато в одиночестве и без явных враждебных намерений. Глашатаи затрубили, передавая вперед их рассказ. Когда показалась гавань, их встретили как героев: две стаи похитили (неназываемое) сокровище прямо из лап северных злодеев. Их катамаран обогнул волнолом, возведенный за время отсутствия Странника, и пришвартовался.
На пристани кишели солдаты и фургоны. До самых стен города яблоку негде было упасть от зевак. Почти свора, но ясность мысли еще сохраняется. Грамотей выскочил из лодки и пробежался по берегу. Приветственные вопли доставляли ему нескрываемое наслаждение.
– Быстро! Нам нужно поговорить с Древорезчиком.
Викврэкшрам подцепил парусиновую котомку, в которой лежал картиночный ящик чужака, и осторожно вылез на берег. Чужак его так отделал, что до сих пор подташнивало. Существо рассекло Шраму переднюю мембрану. Странник на миг потерял себя: причал был какой-то странный – вроде каменный, но отделан черным губчатым материалом, которого Странник с Южных морей не видывал. Здесь он раскрошиться бы должен… Где это я? Я должен чему-то радоваться, какой-то победе… Он передохнул, перегруппировался. Мгновение – боль обострилась, а с нею мысли. Так будет еще несколько дней, не меньше. Надо помочь чужаку. Надо его вытащить на берег.
Камергер Древорезчика был изрядный толстяк и щеголь. Странник и не думал, что у древорезчиков эдакие водятся. Но, услышав про чужака, стая тут же пришла на помощь: позвала врача, чтоб тот осмотрел Двуногого, а заодно и самого Странника. За последние два дня чужак немного набрался сил, но нападать больше не пробовал. Они без сопротивления вытащили существо на берег. Чужак обернул к Страннику плоское лицо: в его выражении Странник уже научился узнавать бессильную ярость. Он задумчиво потрогал лапой голову Шрама… Двуногий только и ждет задать ему трепку покруче.
Через несколько минут путников посадили в запряженные керхогами повозки и повезли по вымощенной булыжниками улице к городским стенам. Солдаты разгоняли зевак, освобождая дорогу. Грамотей Джакерамафан, изображая из себя героя, приветственно махал на все четыре стороны. Странник уже понимал, что в душе Грамотея гнездится болезненная застенчивость. Вероятно, эти минуты – апофеоз всей его жизни.
Сам Викврэкшрам, даже пожелай он того, не сумел бы так разойтись. У Шрама пострадала одна мембрана, и резкие жесты мешали мыслить. Он опустился на скамью повозки и посмотрел во все стороны. За исключением очертаний внешней гавани, место ничем не напоминало то, которое он посетил пятьдесят лет назад. В остальном мире за пятьдесят лет изменилось немногое. Странник, возвращаясь после стольких лет отсутствия, мог бы даже заскучать от постоянства. А здесь… здесь и ужаснуться недолго.