Все рассмеялись и захлопали в ладоши, а экспансивная Валентина сама хотела пуститься в пляс, но ее удержала Галя. Плешков же, ободренный аплодисментами, продолжал:
— Браво! Молодец, Иван! — кричал, хлопая в ладоши, Федоров.
— Повтори, дорогой! — просил Хатагов.
Валя, улучив момент, умудрилась на ходу поцеловать Плешкова, а он уже выбивал мелкую дробь ногами и пел:
Может быть, партизанский ужин завершился бы скоро и сам по себе, но сейчас его прервал посыльный. Он вошел в блиндаж и подал Федорову шифровку Тот посмотрел ее, сдвинул брови и подозвал комиссара. Хатагов несколько раз прочитал радиограмму и, возвращая ее Федорову, развел руками: дескать, ничего не попишешь, приказ Центра.
Баян Трошкова закончил тонкую, как волосок, ноту, вздохнул уставшими мехами и смолк.
Все начали расходиться.
После взрыва в особняке гаулейтера между Берлином и Минском непрерывно работала прямая связь.
Дрожавшим от страха руководителям высших оккупационных учреждений Белоруссии давались директивы, инструкции и приказы.
Фашистские руководители в Минске отдавали распоряжения и приказы нижестоящим органам, и вся управленческая машина постепенно приходила в движение, неся новые беды и несчастья белорусскому народу.
Генерал-лейтенант полиции, руководитель эсэсовцев группенфюрер фон Готберг в течение часа поднял на ноги все подведомственные ему войска, охрану, полицаев и так называемых легионеров. Отдав необходимые распоряжения, он позвонил коменданту города Айзеру.
— К нам, — сказал он после обычного «хайль», — вылетел личный представитель фюрера. Я звоню вам по его поручению. Поднимите весь гарнизон, закройте все выходы из города. И может быть, нам следует подумать о безопасности его личности.
— Я уже распорядился, господин генерал, — отвечал Айзер. — Мною отдан приказ окружить город тройным кольцом. Всех подозрительных арестовывать и брать под стражу. Относительно обеспечения безопасности представителя мне только что звонил шеф гестапо, он знает о вылете личного представителя фюрера и охрану его особы берет на себя.
— И еще, господин Айзер, — продолжал Готберг, — представитель фюрера требует: дать строжайший приказ патрулям — арестовывать всех, без исключения, кто будет ходить с улыбкой в то время, когда Германия скорбит о гаулейтере.
— Будет исполнено, — не задумываясь отчеканил комендант города.
Едва фон Готберг закончил разговор с Айзером, а на проводе уже был обердинстлейтер Бауэр, первое после покойного фон Кубе лицо в округе. Обердинстлейтер и группенфюрер в обмене мнениями были весьма лаконичны. Они быстро договорились о выполнении директив, летевших из ставки фюрера, а в заключение разговора Бауэр сказал:
— Карательным органам дать указание арестовывать всех брюнеток.
— А вы уверены, — спросил фон Готберг, — что брюнетки не имеют светлой краски для волос?
— Гм… Это верно, пожалуй, — проговорил Бауэр, — но тогда вот что… со свежевыкрашенными волосами — тоже брать!
К проведению репрессивных мер были привлечены руководители управы, «Комитет доверия» и разного рода осведомители.
Шеф гестапо, которому звонил сам Гиммлер, выслушал все приказы и донесения минских властей, принял определенные меры, но у него родился свой, особый план «розыска и поимки убийц гаулейтера».
Глава девятая
Ганс ловит «Черного бандита»
Шеф управления полиции безопасности и СД в Белорусском округе, выполнявший фактически и функции шефа гестапо, штурмбанфюрер СС Эдуард Штраух считал Готберга и Бауэра последовательными и заслуженными нацистами. Более того, он преклонялся перед их жестокостью. Однако их методы борьбы против подпольщиков и партизан он считал недостаточными, малоэффективными. «Расстрелы и репрессии, — рассуждал Штраух, — это очень действенная мера, тем не менее эти свирепые акции не спасли от смерти фон Кубе. Прав Ганс Теслер со своим методом глубокого проникновения в самую сердцевину партизанских отрядов. Ибо смертельный удар по партизанам можно нанести только изнутри».