Однажды в доме все засуетились, забегали, приходили и уходили, пили за столом араку. Друзья Карамурзы даже из Ардона прискакали. Долго разговаривали, что-то обсуждали, а я понял только одно — дядя Карамурза уезжает. Уезжает в Москву, в город, где жил Ленин.
Когда дядя положил мне руку на плечо и сказал, что скоро вернется, я держался как настоящий джигит и о гармошке ему не напомнил.
Месяц, а то и больше прошло с тех пор, как дядя уехал. Все это время я думал о гармонике, она даже во сне мне снилась, но ни одним словом нигде я не обмолвился о ней. Зато, когда дядя Карамурза приехал из Москвы и привез чемоданы и свертки, обшитые парусиной, я первым бросился к нему, почувствовал, как щекочут его усы мою щеку, и первое слово, сорвавшееся с моих уст, было: гармоника. Дядя толком ничего не сказал. «Будет и гармоника», — бросил он мимоходом. Настроение у меня испортилось. «Опять обманули», — промелькнуло у меня в голове.
А в доме был настоящий большой праздник.
Полно гостей. Длинные столы уставлены разными блюдами. Дядя Карамурза одет по-праздничному, на его широкой груди — орден. Сын его Алексей, мой двоюродный брат, объяснил мне, что Михаил Иванович Калинин такие боевые ордена дает только самым храбрым джигитам. Все за столом расспрашивали Карамурзу о Калинине, который ему орден вручал, спрашивали об Орджоникидзе. Серго был хорошим другом Карамурзы и много подарков ему попередавал. Когда гости разошлись по домам, дядя начал распаковывать свертки и доставать подарки. Вручая каждому подарок, дядя приговаривал: «Ты, Андрей, хочешь быть врачом, хорошо… зеленая улица тебе на этом пути». «Ты, Алексей, любишь военное дело, прекрасно, это мне более по душе… будь красным офицером-командиром».
Когда подошла моя очередь, дядя Карамурза, подавая мне вышитую сорочку, сказал: «Ты самый маленький, Астан, кем хочешь быть?» Я молчал, плохо скрывая свою обиду. Не сорочка нужна была мне, а обещанная гармонь. А дядя будто не замечал этого, весело разговаривал, смеялся, что еще больше повергало меня в уныние. От света его больших лучистых глаз мне почему-то хотелось плакать. «Артистом будет Астан, артистом, — громко сказал Алексей. — Он больше всего на свете гармонику любит». — «Артистом? — переспросил дядя Карамурза и громко рассмеялся. — Неужели и в нашей семье будут артисты?» Я готов был разреветься. А дядя хитро подмигнул мне и громко, чтобы все в доме слышали, сказал: «Ну что ж, джигит, будь артистом, только хорошим артистом… наш род Кесаевых не терпит непутевых. И раз ты артист, то вот тебе и гармоника, играй на здоровье да людей весели».
С этими словами дядя Карамурза осторожно развернул покупку и поднял к самому потолку настоящую, красивую, с перламутровыми пуговками гармонь… У меня дыхание перехватило…
На другой день я уже мчался к Мерет — самой красивой девушке в нашем селении, на всю округу славившейся своей игрой. Лучше ее никто не играл. Все любили ее за доброту и веселость. Я мчался к ней, как джигит, исполненный отваги, я надеялся, что она поймет меня и научит так же хорошо играть… Втайне мечтал… Ох эта область личных интересов… Влюблен я был в Мерет по уши.
Глава третья
Не успел Астан как следует уснуть — вокруг лодки опять стали рваться глубинные бомбы. От их взрывов корабль под водой сотрясался, как листья тополя на ветру.
Неприятельская авиация нащупала курс лодки и решила, видимо, отомстить «Малютке». С наступлением темноты бомбардировщиков сменили вражеские катера. Опасность возрастала.