Выбрать главу

Когда Гуне надоело наконец созерцать примелькавшийся пейзаж и он вернулся в кубрик, то увидел Твердохлебова и Чивикова, одетых по форме. Иван что-то писал, склонившись над столиком, а Яков, присев на корточки, возился у своего сундучка.

«Кажется, успокоились ребята, — подумал Гуня. — Слава богу! Время вылечит. Утешай не утешай, толку мало! Верно говорится: чужую беду — рукой разведу!»

И громко, нарочито бодрым тоном сказал:

— Сестренке ответ царапаешь? Правильно. Вот и молодцы, что решили свежим воздухом подышать. «Покеросинить» собрались?

— Нет, Федор Лукич, — поднял голову Твердохлебов и медленно, враскачку направился к двери.

За ним зашагал и Чивиков.

Обернувшись в дверях, Иван сказал что-то невнятное, и Гуне показалось, что это было прощальное слово. Он ответил серьезно и наставительно:

— Чего прощаться? Скоро обед, так что не опаздывайте. И никаких «чужих запахов» на борт не заносить!

— Постараемся, Федор Лукич, не посрамим ни кэпа, ни наших боевых друзей. — И, откозырнув, стал быстро спускаться по ступенькам трапа. За ним последовал Яков.

Гуня вышел из кубрика и долго смотрел им вслед. «Чудные они сегодня», — подумал он.

А «чудные» друзья свернули в сторону и по тропинке подошли к стоянке подлодок. Гуня видел, не веря глазам своим, как Иван и Яков сняли бескозырки, стали по-гвардейски на одно колено и поклонились «Малюткам».

«Спятили они, что ли? Второй раз вздумали воинскую присягу принимать!» — прошептал в недоумении Гуня.

Но понял он, что произошло ЧП, только поздним вечером. То, что Твердохлебов и Чивиков не явились обедать и даже ужинать, не навело его на эту мысль. Порою так случалось с гуляющими по увольнительной: загуляют и потом являются к самой поверке.

«Лишь бы не хватили лишку, — подумал Гуня, обходя кубрик. — «Накеросинятся», как дьяволы, канителься тогда с ними».

У дежурных это был спокон веку единственный повод для тревоги.

Из-под подушки на койке Твердохлебова торчал уголок какого-то письма.

«Забыл письмо свое, что ли, бедолага?» — подумал Гуня, глядя в бумажку. И встревожился лишь тогда, когда прочитал ее.

Крупным почерком Твердохлебова в ней было написано:

«Тов. деж., мы уходим в самовольную отлучку. Пусть, простит нас командир, пусть простит братва. Мы не посрамим честь нашей «Малютки». Прощайте, другого выхода мы своему горю не нашли, как бить фашистов. Хоть на собрании и постановили закончить ремонт не за шесть месяцев, а всего за полтора, но столько времени загорать для нас нестерпимо.

Иван Твердохлебов, Янов Чивиков».

«Ой, мамочка родная, — чуть ли не простонал Гуня. — Какого же лешего вам еще надо! «Не посрамим!» Уже посрамили! Кругом опозорили своим побегом! И честь корабля и своих братишек-моряков!»

И, сгорбившись, Гуня пошел докладывать командиру о случившемся.

Далеко за полночь. Низкое звездное небо. Черное в садах и пышных чинарах селение Очамчири казалось пустым и беззвучным. Мертвую тишину нарушали только редкие всплески воды.

Далеко за полночь, а Кесаев не в силах заснуть. Кажется, что от дум раскалывается голова. В самом деле, сколько событий в течение дня!

Началось с оглушающего известия: немцы взяли Моздок и стоят у Эльхотовских ворот на Северном Кавказе. Первая танковая армия Клейста вышла к Тереку и рвется к нефти, к ущельям, по которым проходит дорога через Главный Кавказский хребет, связывая Северный Кавказ с Закавказьем. А что это означало, он хорошо понимал: захватив нефтяные районы Кавказа, враги лишали армию и флот горючего, а без него остается одно: зарываться в землю и погибать, подобно сурку. Морской водой не заправишь ни корабля, ни танка, ни самолета, ни автомашины… Потеря Закавказья — это гибель Черноморского флота.

А в личном плане? Его семья — сын, жена, мать, отец, сестры и все близкие — там, недалеко от Эльхотовских ворот, под рвущимися бомбами и снарядами… Живы ли еще они? А если живы, куда смогли бежать? В родном селении Дигора в Северной Осетии они не могут остаться. Семья, да и весь его род коммунисты или комсомольцы, за исключением малого сына Славика и престарелой матери. Отец и дядя — ветераны гражданской войны, и кроме старого отца все офицеры Советской Армии.