Чивиков заметно отставал, и Твердохлебов то и дело подбадривал его:
— Пехоту ноги кормят, нажимай, дружище!
А тот совсем раскис и про себя ругал Ивана за все: и за то, что покинули корабль, и за горные тропы, и за темноту ночи. Но идти надо было только вперед. «Кто мы теперь? — ворчал он. — Беглецы, дезертиры!»
— Если нас поймают, будут судить за измену Родине, — высказал Яков свои соображения Ивану.
— Доберемся до передовой, там мы покажем, какие мы изменники, — ответил ему Твердохлебов.
Страх проникал в самое сердце Чивикова. Они шли в густом и темном лесу, шум реки отдалился, а тут в довершение ко всему душераздирающе завыли шакалы. Чивиков остановился, облокотился о ствол огромного дерева.
— Заблудились мы, Иван. Подожди, не несись как угорелый.
— Курс у нас правильный, Яша, ты только не дрейфь! Я дом вижу, за мной!
Луна еще не взошла. На небе мерцали крупные звезды. Впереди чернел козырек скалы, которую Иван принял за дом. Под этим козырьком друзья решили остановиться и передохнуть.
— Здесь пещера, браток, — проговорил Твердохлебов. — Но пещерными жителями мы не станем. Отдохнем маленько — ив путь!
— Дело говоришь, Иван, дело. А по-моему, здесь и до утра стоит подождать. Вишь, как шакалы воют, — мурашки по спине бегают.
— Не трусь, Яша. Не забывай, что мы клятву дали быть такими, как наш кэп.
Твердохлебов сел рядом с Яковом, обнял его.
— А разве наш Астан тоже вот так бродил ночью по лесу?
— Хуже! Он, брат, пацаном был, а смелее самого черта лез на рожон. Понял?
— Откуда ты знаешь?
— Как откуда? Да разве ты не слышал, что про него звездочет, штурман наш, говорил?
— Краем уха слыхал, да не от штурмана.
— Тут, брат, целая история. Как-нибудь расскажу. Он такое вытворял, что ему наше бегство на передовую по душе придется. Это я тебе точно говорю. Понял?
— Нет, Иван, — процедил сквозь зубы Чивиков. — Что ни говори, а наше бегство — дрянное дело. Каплейт никогда нас не простит.
— Не простит? Да я же говорю тебе — он сам откалывал номера похлеще. Настоящий герой завсегда идет на такое. Рискнешь — найдешь. Так-то.
— Что-то не слыхал я о таких проделках. Кэп наш вроде устойчивый парень.
— А кто спорит? Да, вишь, он еще с детства сорванцом был. Проказлив — жуть. Мне Демин такое порассказал об Астане, что — хоть, верь, хоть, нет— живот от смеха болел.
— Не знаю…
— «Не знаю… Не знаю…» Весь экипаж лодки знает, а ты… Да брешешь — знаешь.
— Клянусь — не знаю. Расскажи…
— Героя с детства различить можно, — начал Твердохлебов. — Понял?
— Да понял, черт с тобой, только ближе к делу.
— А тебя что, девка али баба ждет? Не спеши… Я тебе все обрисую в лучшем свете. Вот, значит, представь себе: широкая Дигорская равнина. Лето. Колос наливается на пшеничных полях, кукурузу пропололи, и она стоит зеленой стеной. Как лес шумит. А рядом — бахчи. Арбузы. Полосатые, как тельняшка. Дыни. И огурцы тут же, свежие, с пупырками. Сорвал, брат, и прохлада по всему телу пошла.
— Да где же Астан? — проглотив слюну, спросил Чивиков.
— Где ж ему быть? Среди этой природы мальчишкой малым бегает. Его отец в горы на лето посылал за больной женой присматривать, матерью Астана. Ей горный воздух нужен был. Ну, а мальцу только и надо — что по горам бегать. В школу не ходить — каникулы. За овцами не чистить, в шубу не кутаться — лафа! А рядом — горная речка: купайся сколько влезет. И веселья в горах хоть отбавляй. Охота богатая: не на зайцев, брат, а на туров — на горных козлов. А какие горцы шашлыки из туров готовят — объедение! Жарят на вертеле, мясо лоснится, а жир так и стекает каплями, пахнет…
— Слушай, Иван, если ты вздумал издеваться надо мной, — не выдержал Чивиков, — то, знаешь ли… рассорюсь с тобой.
— Ну какой же ты, Яков, хлипкий человек… Чуть голодуха прижмет, ты сразу и скис… А наш кэп, братишка ты мой, из всех положений выходил… Я тебе про него…
— Так ты же не про него, а про шашлы…
— Не кипятись… Про него говорю, — продолжал Твердохлебов, — только обстановку тебе обрисовать хотел… Когда Астан освоился в горах, полюбились они ему. А тут еще с ним дружок его оказался — Петя Скрипак, приемный сын дяди Карамурзы. Так они привязались друг к другу, что даже спали на соломе обнявшись. Куда Астан, туда и Петя.
Однажды Астана, как гармониста, позвали в горный аул на смотрины. Дали ему гармошку в руки — айда, играй, мол, поразухабистей. А на смотрины пришло народу— тьма-тьмущая. Весь аул собрался, да еще и пастухи с пастбища да бывшие партизаны пришли. Гуляют. Пляшут. Астан играет, старается… Вдруг — жених пошел по кругу. Стройный, молодой, красивый. Газыри на груди серебряные, пояс кавказский чистым серебром с темными узорами украшен, кинжал в золоте. Сапожки сафьяновые с серебряными застежками у колен. Астан как посмотрел, так весь от зависти и затрясся. Это я тебе точно говорю. Затрясся и гармошку бросил. Тут свадьба полным ходом идет, а он играть перестал. Перед женихом такое дело — позор. Не дай бог подумают, что гостя не уважают в доме. Передали спешно гармонь какой-то девушке, извинялись: дескать, мальчик устал. А что, думаешь, Астан сделал? Выбежал из дому, Петя за ним. «Зачем плохо поступил?» — говорит Астану, а тот твердит одно: «Хочу серебряные газыри, пояс, чтобы в школе в драмкружке играть и танцевать на сцене». Ведь подумай только — шкет, пацан, тринадцать лет, а что выкидывал, а? Но ты послушай, что дальше было. Дружок его, Петя, говорит: «А ты знаешь, Астан, я давно тебе хотел сказать, да все побаивался. Я видел, подсмотрел, где алдар кувшин, наверно с серебром и золотом, спрятал. В горной пещере. В этой пещере, взрослые говорят, святой живет, охраняет ее». Астан подскочил, как ужаленный, обнял своего друга. «Не врешь? — спрашивает. — Где эта пещера? Веди меня туда». Петя дрожит от страха, не решается идти. А на дворе ночь темная, ну такая, как сейчас, шакалы воют… Страшно. «Нет, не скажу, — говорит Петя. — Взрослые рассказывают, что кто залезет в эту пещеру — там и умрет сразу». — «А как же этот алдар туда залез, спрятал золото и живым вышел? — спросил Астан. — Все это ты наврал, Петя, признавайся». — «Не наврал, — отвечает Петя, — я даже сам слышал, как алдар богу молился, когда из пещеры вылез». Астан взял Петю за ворот рубахи, грозно сказал: «Поклянись клятвой джигита». Ну, Петя поклялся. «Тогда пойдем к пещере, не дрейфь». И пошли. Вдвоем. Петя был трусоват, но все же пошел за Астаном. Да и Астан страху набрался, идет, а сердце колотится, чуть не выскочит. Шутка ли, ночью в лесу: филин кричит, шакалы, а то и рысьи глаза сверкают. Это, брат, не то что мы с тобой, матросы… и то боязно.