— Оружие есть?
— Ни…
Но едва он открыл рот, как опытные патрули молниеносно ощупали обоих моряков.
— А «лимонки» — это фрукты, что ли? — спросил высокий, когда вытащил гранаты.
— Разве это оружие, — уже играя в наивного, ответил Иван. — Торпеда — вот это оружие!
— С подлодки? — сделал нарочито страшные и удивленные глаза маленький. — А где же документы?
— Та вот же они, — ответил начавший уже дерзить Иван. — Гранаты так увидели… — И он протянул матросскую книжку.
— Поговоришь в трибунале, — сказал маленький уже по-серьезному сердито, почувствовав в словах и тоне Твердохлебова личное оскорбление. — А ну вперед!
Он посмотрел независимо в зеркальце, которое вынул из кармана гимнастерки, потом на ручные часы, одернул гимнастерку и провел большими пальцами по поясу. Низ гимнастерки, собранный, словно в ателье, аккуратными складочками плиссе, топорщился, как хвост у индюка.
Высокий, привычно выждав, когда моряки вышли вперед, двинулся за ними следом.
Это было тревожное и — что еще хуже — грустное шествие для моряков.
Грустное особенно потому, что им казалось — влипли по-глупому. Во-первых, шли неосторожно, а во-вторых, трепались про все, что угодно, не думали о том, как отвечать, если все-таки их задержат.
Очень обидно, что приходилось прощаться с Филиппом Рубахо, который мысленно рисовался — особенно Ивану — этаким героем, разудалым, современным пехотным Кузьмой Крючковым, рядом с которым воевать — так и хлеба есть не надо. И вместо этого — трибунал.
…Арестованных поместили в вырытой в склоне горы землянке, имевшей только вход — сколоченную топорно крепкую дверь, над которой заделанная колючей проволокой прямоугольная по горизонтали прорезь для света. У входа стоял часовой, такой же, как патрули, щеголеватый парень, туго затянутый ремнем. Он отворил дверь, и арестованные очутились в землянке, где были какие-то люди. Просидели они часа два молча. Ни с кем не говорили.
Принесли ужин: по куску хлеба, суп и второе— обычный армейский харч.
После ужина в землянке начались разговоры. Новеньких засыпали вопросами: кто они, сколько служат, с каких кораблей. Иван с Яковом сразу насторожились. Они не уточняли, где служат, — моряки, и всё, но признались, что сбежали с корабля, и откровенно говорили о соображениях, побудивших их к этому.
В полумраке, царившем в землянке, трудно было рассмотреть лица. Матросы только поняли, что здесь есть свой брат — соленые парни и пехтура, все — «крепкие орешки», ищущие, вроде Ивана, «своего», готовые переть хоть на рожон.
— Эх, сердешные, достукались! — раздался как будто сочувственный голос. — Чего на лодке-то не сиделось? Что ж, теперь шлепнут, конечно.
— Брось пужать, — осек сердобольного другой. — Видишь, ребята неопытные. Ну чего городишь? Хорошие люди завсегда нужны. Конечно, расстрел дадут, это запросто, да только дальше передка не пошлют.
— Тоже наговорил! — вмешался кто-то. — Что они — немцам сдались или пушку на самогон променяли? Тоже скажешь — расстрел! Брось, ребята, не горюй, по десятке дадут, это верно, ну, а больше ничего! И на передовую, — заключил он так, словно речь шла о путевке в дом отдыха.
— Дай того не дадут, — вздохнув завистливо, пробормотал кто-то, не вылезавший из угла. — А уж на передовую — точно. — И снова вздохнул.
Говоривший, видимо, крепко провинился, ждал тяжкой кары, но не смерти боялся, а бесславного конца.
— Не робей, ребята, только бы до передка дорваться, вот уж когда поживем!
— А им и передка никакого не будет, — резюмировал еще один. — Отправят в тыл клозеты чистить. А то там остались одни старики, бабы да ребятишки. Куда они годятся? Только на подхвате стоять.
Иван тотчас всполошился, даже проговариваться стал:
— Ни боже мой! Только к Потапову, в морскую пехоту, на передовую хотим.
— Это еще заслужить надо, — отрезал кто-то, видимо тоже лелеявший такую мечту, как высшую награду. — Вы кто? Мальчишки-шалуны, только и всего! Ну поругают, да и назад на корабль отправят, под присмотр комиссара.
Раздался дружный хохот.
Иван, каждое слово воспринимавший всерьез, растерялся и горячо принялся защищаться:
— Никакого корабля, пошел ты к… матери! Расстрел нам тоже не за что. Хотим к Потапову.
И сразу его согрела мечта.
— Хотим к Филиппу Рубахо. Говорят, есть там такой комроты. Врт бы к нему!
— Ишь чего захотели! — воскликнул кто-то так, что, казалось, он облизывается. — Да кликни только клич по всему побережью, так к нему все пойдут, Рубахо! Только разве он каждого берет! Ему нужен лишь такой — оторви да брось.