— Так мы ж такие! — Иван даже привскочил. — Мы хотим бить фрицев в морду, мстить за все. Они у нас родных замучили…
Несколько дней просидели Иван с Яковом в этой землянке. И ничего не могли узнать, что происходит с людьми, которые из нее уходят. Сперва их вызывают… Возвращаясь, они рассказывают, что следователь их спрашивает в общем пустяки: когда родился, от кого произошел, как дошел до жизни такой? А после заседания трибунала уже не возвращаются. Куда уходят, что с ними — неизвестно.
Так же поочередно вызывали Ивана и Якова к следователю. Он снял допрос по весьма короткому протоколу и отправил их опять в землянку.
Наконец в один из дней их вызвали сразу обоих в трибунал. Он помещался в соседней землянке примерно того же типа, что и «тюрьма». Председателем трибунала был довольно молодой или моложавый майор, гладко выбритый, отутюженный. С тонкими чертами лица, очень спокоен и настроен не то иронически, не то недоуменно по отношению к задержанным. Казалось даже, что он их и не винит, а больше сочувствует им.
По обеим сторонам от председателя сидели заседатели— пехотный сержант и рядовой краснофлотец.
Иван с Яковом вошли и растерялись. Прежде всего они не знали, здороваться или нет, а если здороваться, то как, просто ли сказать «здравствуйте» или откозырять по-военному. Пока они думали над этим и, естественно, молчали, председатель трибунала тоже молчал и, казалось, участливо их рассматривал.
Наконец председатель прервал молчание и, словно ничего не случилось, даже‘чуть-чуть улыбаясь и как будто дружеским голосом спросил:
— Ну, друзья, знаете, куда попали?
Вдруг точно лед растаял.
— Знаем, товарищ майор, — сказали в один голос и с облегчением, — в трибунал.
— Вот то-то и оно! Докатились, голубчики! И чего не сиделось? — заговорил председатель отрывисто, быстро, но каким-то мягким и ровным голосом. — Ну, а раз попали в трибунал, так я вам не «товарищ майор», а гражданин председатель. А это члены трибунала, общественные заседатели.
И майор назвал их по фамилии, званиям и сообщил, из каких они подразделений.
— Отводы есть к трибуналу? — закончил он.
— Нету, — ответили подсудимые.
— Ну вот и ладно. Значит, будем вас судить. Сразу обоих. Во-первых, одинаковое преступление совершили. А у нас времени мало, чтобы поодиночке вас сюда приводить. А во-вторых, вы прямые заговорщики, вы свое преступление совершили по сговору. Так ведь?
— Так точно! — ответил Яков.
— А ты — вдохновитель! Ты ведь подбивал сослуживца? — кинул взгляд на Ивана майор.
— Так точно! — ответил Иван.
— Так вот вы — дезертиры. Признаете себя виновными?
— Конечно, виноваты, — сказал Иван. — Особенно я. Так что вы товарища Чивикова… — продолжил было он.
— Все знаю, — перебил майор. — И судить будем по всей строгости закона. А вы знаете, что полагается дезертиру по закону военного времени? — впервые нахмурившись, взглянул на подсудимых.
— Знаем, — ответили моряки. — Тюрьма.
— Довольно хором отвечать, — улыбнулся майор. — Мы тут не в опере. Теперь давайте по всем правилам. Каждый за себя отвечает. Так вот, Твердохлебов Иван Иванович, начнем с вас. Расскажите трибуналу все о своем преступлении, только коротко, мы ведь все уже и без того знаем.
Твердохлебов, не снижая своей вины, но напирая на желание, которое им руководило, старался быть кратким, высказался без запинки.
Яков сказал трибуналу почти то же, но вздыхая. И повторил заключительные слова Ивана, поглядывая па него:
— Только очень прошу, не сажайте в тюрьму. Дайте повоевать.
— А чего это вы насчет тюрьмы просите? Во-первых, чего искали, то и нашли. А во-вторых, не обязательно это тюрьмой может кончиться. — Он взглянул поочередно па своих заседателей. — Это как трибунал решит. Прежде всего за ваши преступные действия полагается расстрел.
Иван и Яков не на шутку испугались. Их не устраивало сидение во время войны в тюрьме, не этого, действительно, добивались. Ну, а расстрел опять же лишил их возможности воевать, да и смерть была бы позорной.
— Ну ладно, — сказал строго майор, — у нас тут не ахти какие апартаменты: совещательной комнаты нет, так что пойдите покурите возле землянки. А мы посовещаемся малость. Часовой, выведите подсудимых.
Твердохлебов и Чивиков вышли со смешанным чувством. Страшна была их дальнейшая судьба, в которой, кажется, не видать было главного — войны. Черт его побери, никак не поймешь этого майора!