Славик принялся громко считать, загибая пальцы:
— За орден — два, за медаль — один… Ого, целых три стакана!
Когда солдат вышел из воды, ребята окружили его и, пораженные и притихшие, стали рассматривать на его теле шишкообразные шрамы и похожие на сороконожек швы, изредка выражая вздохами и причмокиванием страх и удивление перед этими кроваво-синими рубцами.
Им хотелось услышать, в каких сражениях он получил эти раны. Но солдат быстро оделся, провел ласково по черной головке Славика и сказал:
— Я приду к тебе в гости, Славик. Ладно? Ну пойду… А успею ли сходить на базар и тяпнуть бесплатно винишка? — спросил вроде бы серьезно солдат, поглядев на клонившееся к западу солнце.
— Его там много! — заверил Славик, пожимая руку. — Заходи к нам! У нашего хозяина тоже много вина. В земле держит. В больших кувшинах.
Глава пятая
Твердохлебов не задерживался на трапе «Эльбруса»: дежурный сказал, что экипажа здесь нет, все съехали.
— Во-она где стоит, — указал рукой дежурный, растягивая слова. — Видишь девятку в звездочке? Это вот и есть она.
Твердохлебова на «Малютке» увидел Василий Сосновский. Выбежал навстречу, обнял на трапе, потряс что было сил:
— Ваня! Иван! Бегун! Вернулся с того света? Какие там новости?
Сбежались все матросы «Малютки», толкали его, забрасывали вопросами, а потом начали качать.
— Ванюшка вернулся с того света! Ур-ра-ра! — радовались друзья-моряки.
Когда первые радости утихли, на Твердохлебова опять посыпались вопросы. Каждый тянул к Ивану руку и щупал, как будто иначе не мог представить себе, что это он…
— Русский глазам не верит, — объяснил Немилостливый…
— Когда я попал в роту «артистов», — рассказывал потом Иван Твердохлебов, — как называли штрафной батальон, я ни о чем не тужил. Не нашлось времени на скуку — роту стали готовить к десанту.
Моими друзьями оказались такие же «артисты»— моряки, бежавшие с кораблей на сухопутный фронт, и кое-кто из «пехтуры». Всем нам пришлось за полтора месяца пройти курс одиночного бойца: обучаться стрельбе, ползать по-пластунски — попросту на брюхе, заниматься тактикой, мать честная! — встань, ложись, беги, лезь на татарский забор, и тоже все брюхом да коленками! Словом, повидали виды! На что шли, то и нашли. Рука становилась тяжелее. Это верно…
Иван утаил, как в дни учений он еле таскал ноги от усталости, ходил, точно пес, с высунутым языком и, чуть что, валился с непривычки на траву: «Товарищ командир, перекур, законно пора!»
А потом фронт, десант. В самые горячие места забрасывали «артистов». И фрицы действительно чувствовали, что тяжела у штрафников рука.
— Ну, братва, хватит, отпустите меня. Хочу свидеться с командиром, — начал упрашивать Иван, когда устал отвечать на вопросы товарищей.
— Командира нет… Ты лучше расскажи, как с того света вынырнул, — обхватив его за широкие плечи, сказал Сосновский.
— Ну не сразу. А где наш каплейт?
— Командир в штабе. Скоро ждем.
— Вот те на, так я ж только оттуда, — заохал Твердохлебов, увидев на лбу «Малютки» пятиконечную звезду, в середине которой сияла внушительная цифра 9.
Иван с ревнивой радостью заметил:
— Эвон сколько утопили! И все без меня!
Иван обнимал боевую рубку и целовал боевую сталь.
Друзья сочувственно наблюдали за ним. Иван разговаривал с кораблем, как с живым существом, доверяя лодке свои сокровенные мысли:
— Малютка ты моя, малюточка! Во сне я тебя видел. В атаке ты мне мерещилась. Хорошо, что живой осталась! Не обижайся на меня, что убежал я с тебя на сухопутье. Любовь моя завсегда с тобой. Ругаешь меня, дурака-, может, думаешь, испугался я чего… Да нет же! Пока тебя лечили, я-то был здоров и не смог усидеть сиделкой около тебя, душа рвалась фрицев бить! Теперь я отвел душу, всласть губил гадов, а теперь снова к тебе вернулся. Не сердись, милая! Прими меня в мой дом родной, в твое стальное нутро. Не с позором я к тебе вернулся: семь тяжких ран на теле! И не опозорил тебя в самый смертный час. Теперь и радость и смерть с тобой!..
— Довольно, Иван, — говорит Сосновский, взяв Твердохлебова за локоть. — Поговори лучше с нами. Уже вечер, и мы идем в море. Кто знает, когда увидимся…
— И я с вами! Или вы уже за своего меня не считаете? — И умоляюще посмотрел на товарищей…
— Как не считаем! — ответил Сосновский. — Но кэп не разрешит… Ты вышел из госпиталя… И дорога твоя прямиком на курорт Хоста!
— Куда? На курорт? — обиделся Иван, хотел уже было выругаться, но сдержался.