— Ваня здесь? — обрадовался Габати. — А орден получил?
— Сам увидишь, Габати. Идемте занимать места.
Народу было много. Еще бы! Вечер встречи фронтовиков с героями тыла, с теми, кто без сна трудился на оборонительных работах вокруг Орджоникидзе, кто делал мины в цехах завода «Электроцинк» и сооружал из рельсов противотанковые ежи. Пришли сюда и завтрашние воины — делегаты от трехсот осетинских девушек, уходивших на фронт.
Горят огни, звучит радиола… Как будто и нет войны. После стольких дней окопной жизни в огне и дыму — такая благодать… Габати будто увидел волшебный сон из мирной жизни. Он смутно улавливал смысл речей. В президиуме увидел знакомые очки в тонкой оправе — председатель Совнаркома Кулов. Кубади Дмитриевич часто приезжал в колхозы, заходил к колхозникам домой, как близкий родственник, разговаривал о житейских и хозяйских делах… А теперь Кулов — член Военного Совета группы войск, заместитель председателя Владикавказского Комитета Обороны. Рядом с ним сидит генерал, член Военного Совета фронта. Габати объяснили, что это Ефимов Павел Иванович. На сцене уже вручают ордена и медали, время от времени в зале гремит овация.
— Гляди, старик! — Ваня Реутов показал в сторону трибуны. Там стоял по команде «смирно» капитан-лейтенант Цаллагов. Даже отсюда было видно, что Бета волнуется. Но вот подошли Куркович, Гармаш, Андрюша Сипягин. Позвякивал новыми шпорами старшина Налетов. Цаллагов улыбнулся, с лица исчезло напряжение — теперь он не один.
В амфитеатре послышался легкий шум. Габати оглянулся. Ибрай Картамышев неистово работал локтями, пробирался к ним.
— Вам что, особое приглашение? — запальчиво сказал он. — Быстро на сцену, кругом — через коридор библиотеки! Эх, дисциплина отсутствует…
— …Мы, триста девушек — комсомолок Северной Осетии, добровольно уходим на фронт — связистками, санинструкторами, разведчиками. Лично я и семь моих подруг окончили курсы снайперов. Смерть фашистским захватчикам!
Вот и вся речь Раи Хацаевой, улыбчивой, смуглой девушки в новенькой солдатской форме. Ее слова Габати и Ваня услышали, входя на сцену. Гремела овация, когда она получала из рук генерала снайперскую винтовку. Этого генерала друзья видели впервые. Плечистый, живой, в глазах озорной огонек. Брови черные, широкие.
Что происходило дальше, Габати плохо запомнил. Даже, кажется, не понял, почему очутился у трибуны и с какой стати заговорил про сына — Зелимхана, ушедшего на фронт, про внучку Нифу… Говорил он по-осетински, но аплодировал весь зал. Потом он сжимал в руке маленькую коробочку и направился не в зал, а почему-то остался сидеть на задней скамье президиума. Потом все спустились в бомбоубежище — широкое, светлое, просторное: генерал вручает награды остальным. Габати напрягает память — за что же ему дали эту медаль? О! Вспомнил: секрет боевого охранения, засада… Пленный с разбитым носом что-то бормочет по-русски… Путь к Моздоку, скрипучая телега, Юлтузка… Взрыв бомб… II Бета, который тащит его в укрытие…
Габати пришел в себя уже за столом. Предсовнаркома республики сидит напротив, смотрит через очки, говорит: «А ведь мы знакомы, Габати. Помнишь, ты вез меня в колхоз, когда река разлилась?»
Как же не помнить! Колхозный ездовой Габати всех своих пассажиров помнит.
Генерал садится рядом с Куловым, что-то спрашивает. Обращается к Габати:
— Значит, ты, служивый, из местных? А как же попал в армию в таком почтенном возрасте?
— По несчастью, — отвечает Тахохов.
Генерал переливчато смеется. Габати в нескольких словах объясняет им свою историю и заключает:
— Испугалась старость и отлипла от меня. — И тут же спрашивает: — Вот скажи, если ты генерал, а много ли у нас огненных птиц? И когда побьем Гитлера?
— Побьем, моряк. Трудно нам, но побить обязаны. А огненные птицы есть и еще будут.
— Приезжай, дорогой генерал, после победы ко мне в гости в Майрамадаг. К тому времени и Зелимхан вернется. Три дня пить будем, клянусь святым Георгием…
Кто-то толкал Тахохова в бок — нельзя же называть генерала на «ты» — не по уставу.
Габати покосил глазом в ту сторону, где сидели Травников, Картамышев и Налетов. Они наводили «морской порядок» возле батареи бутылок. От огромного окорока уже оставалась какая-то малость… Габати покачал головой. «Дисциплина отсутствует».
— Обязательно приеду, моряк! — заговорил генерал. — Три дня я, конечно, не выдержу, но за один ручаюсь… Значит, Тахохов, говоришь?
— Он самый. А ты кто будешь, чтобы знать наперед?
— Я-то? — генерал не мог сдержать улыбки. — Да так, командир вашего корпуса…