Солдат первой мировой войны, Габати уже сколько раз просился в армию, но его и слушать не хотели, говорили: «Твое дело — хлеб…» Обидно, конечно, но что поделаешь? Утешала мысль, что и он славно потрудился на строительстве укреплений…
Нет, далеко еще немцу до Терека. Сейчас можно потихоньку съездить в Моздок. Там остались дети племянника Инала. В последнем письме с фронта он просил Габати забрать сорванцов к себе. В лесистых горах будет безопаснее, чем в городе. Да и бабка Чаба за малышами присмотрит. Опять же племяннику на фронте будет спокойнее. Попутно захватит из Моздока бричку пшеницы, и, даст бог, проживут до победы…
Так думал Габати.
Одно волновало: почему фашистские стервятники уже долетают до кавказской земли? Вот и сейчас какой-то гудит…
Габати и головы не успел поднять, как кто-то крикнул: «Воздух!» — «Воздух…» Сам знаю, что самолеты летают по воздуху, а не по земле ползают…» В этот момент кто-то схватил его за ворот, бросил на землю и потащил в придорожную канаву: «Ложись!»
Раздался оглушительный взрыв. Упруго прокатилась горячая волна воздуха… И посыпалась земля… Габати лежал с закрытыми глазами, причитая про себя:
«О, Уастырджи! Что же это такое? Живой я или мертвый?»
— Эй, усач! Вставай! — услыхал он чей-то гортанный голос и мысленно перекрестился: «О, святой святых, не погуби меня — век тебе молиться буду!»
Стряхнув с себя комья, Габати оглянулся. После страшного пронизывающего гула и воя, когда казалось, будто рушится небо, наступила тишина.
«Чертовщина какая-то», — подумал Габати.
Невдалеке за пригорком стояло несколько грузовых машин, которых он раньше не видел, возле них суетились солдаты. Двое несли к автомобилю раненого или убитого — руки у него безжизненно свисали.
Смрадный дым щекотал ноздри.
— Эй, отец, давай сюда! Скоро отбой…
Из свежей воронки поднялась голова в морской фуражке. Лицо в пыли, только глаза блестят.
Оглядываясь, Габати на четвереньках пополз к воронке.
— Испугался?.. Не серчай, отец, что я столкнул тебя в канаву, — заговорил офицер. — На войне и убить могут…
— Что ж это, сынок? Неужто немец над нами летает?.. Батюшки, Юлтузка!
— Скажи спасибо, что сам цел остался.
Не слушая офицера, Габати побежал к перевернутой повозке и, не доходя, остановился и заплакал.
— Ах вы проклятые!..
Он снял папаху, как будто перед ним лежал погибший человек, а не конь. В глазах старика были испуг и удивление. Побелевшие губы что-то неслышно шептали.
Два заплатанных мешка — все, что осталось от его имущества. Телега тоже была разбита. К нему подошел все тот же чернявый офицер. Они помолчали немного.
— Вот остался без колес, — развел руками Габати. — А ты далеко едешь, сынок?
— Туда… на север, — неопределенно махнул рукой офицер. — Гостей встречать.
— Каких еще гостей? — не понял Габати.
— А тех, кто пришел незвано и будет бит нещадно.
— Как же это так? — закачал головой Габати и недружелюбно посмотрел на своего спасителя. — Не может быть! Ты что-то путаешь, мил человек.
— Печально, отец, но факт: немцы в Моздоке. Советую вернуться назад или… — Офицер не договорил и, как будто о чем-то вспомнив, сорвал с себя фуражку и помахал ею над головой. Из балок и кустарников раздались голоса: «Отбой! Отбой!»
— Погоди, значит, Красная Армия…
— Не время для разговоров, папаша. Лучше скажи, куда ты ехал?
— В Моздок и ехал. Куда же еще! Мальцов забрать хотел. Моего племянника Инала последыши, сам-то на фронте…
— Опоздал, отец. Пристраивайся-ка ты лучше к нашему обозу… Там нужны люди…
— Строили, строили оборону… Какой позор! — сплюнул Габати. — Или мужчины у нас перевелись? Воевать некому?..
— Вот и давай к нам в обозники…
— В обозники… — опять сплюнул Габати от злости. — Из рода моего никто не воевал в обозниках. Ты говори, да не заговаривайся…
К офицеру подбежал невысокого роста матрос и доложил:
— Товарищ капитан-лейтенант, убитых нет, есть легко раненные, их отправляют в госпиталь… Докладывает связной начальника колонны, краснофлотец Бутченко!
— Продолжать движение по обочине!
— Есть продолжать!
— Передать комротам: привал и обед — на южном скате Терского хребта, в Сухой балке.
— Есть передать! — откозырнул матрос и быстро побежал вперед.
Габати только сейчас понял, что рядом с ним командир, и, наверно, большой командир. Правда, молод еще, лет двадцать пять всего, зато высокий, подтянутый. И смотрит так серьезно… Усики отрастил, чтобы взрослее казаться. «Видно, нерусский?» Габати протянул твердую мозолистую руку и на всякий случай сказал: