Исполком опять уступил требованию масс и организовал комиссию по проверке, в которую вошел и военком Орловский (а также заведующий продовольственным отделом по фамилии Деникин). Надо сказать, что в частях Орловского не любили, и на собрании, которое на фоне этих событий произошло в гарнизоне, не кто-то, а комбат Савич предложил отстранить военкома от дел. Но события пошли по-другому: когда комиссия, осмотрев несколько складов, пришла к полковому цейхгаузу, туда же явилась толпа солдат и стала предъявлять претензии, что им не дают селедку и хлеб, требовали арестовать военкома. Тот попытался убежать и был убит. Стреляли в него несколько человек, потом добивали прикладами. Похоронен Орловский, кстати, был по православному обряду, в отличие от ржевских и зубцовских товарищей, которых будут уже осенью хоронить под пение «Интернационала» не на кладбищах, а на центральных площадях и в парках[63].
После этого красноармейцы собрали несколько митингов, на которых тоже активно обсуждали продовольственный вопрос, захватили железнодорожную станцию и телеграф (судя по всему, этим занимались всего несколько человек), но на этом их активность, собственно, и закончилась. Перепуганный исполком, опасаясь, что к движению присоединятся богомольцы, дал телеграммы в Великие Луки, Псков, Тверь, Москву и Петроград, ввел военное положение, организовал рабочую охрану, также на его стороне выступил отряд кавалерии. Впрочем, ночью и в гарнизоне на собрании была принята резолюция о преданности советской власти. Это, конечно, не помешало отрядам, спешно прибывшим на следующий день из Бологого и Великих Лук (латышские каратели ВЧК, порядка двухсот человек), а также из Твери, разоружить гарнизон. На Осташков даже двинули бронепоезд. Крестьяне продолжали какие-то собрания, но ими уже никто не интересовался[64].
Был создан революционный штаб, немедленно начала работу чрезвычайная следственная комиссия, которая провела многочисленные аресты. Заодно была создана уездная ЧК во главе с машинистом, большевиком Кириллом Кратюком. Прошедший 1–5 июля уездный съезд советов выбрал новый исполком, снова разношерстный: левые эсеры, большевики, беспартийные[65].
Следствие по делу о восстании было закончено в рекордные сроки: уже 17 июня оно было передано в губревтрибунал (хотя не исключено, что в документе опечатка и все же чекисты разбирались с повстанцами еще месяц). В деле фигурировали всего шесть имен: Василий Иванов, Арсений Соколов, Сергей Степанов, Петр Филонин, Андрей Савич, Александр Комаров. Тогда революционный суд еще был неспешным, и дело было назначено к рассмотрению аж на 27 декабря. При этом обвиняемые оставались в Осташкове.
Но тут подоспела эпоха большого террора, и осташковская УЧК вместе с уездным исполкомом решили расстрелять подследственных на основании собственного решения, не спрашивая ни трибунал, ни ГубЧК. Что и было сделано 13 сентября (правда, Комарова решили отправить на 12 лет принудительных работ), после простого прочтения приговора, который приговоренные подписать отказались.
Между тем в Твери об этом ничего не было известно, ревтрибунал 19 ноября утвердил обвинительное заключение в адрес давно мертвых людей. Когда же судьи про это узнали, то очень возмутились таким нарушением собственных прав и превышением власти со стороны уездных товарищей. О чем пожаловались самому комиссару Крыленко в Москву и попросили у него полномочия на отстранение всех подписавших приговор от должности.
Но судя по тому, что товарищи Зуев, Кратюк и прочие еще долго служили пролетарской власти, то ли недосуг было Крыленко рассмотреть это обращение, то ли решил он, что не время отказывать преданным партии товарищам в праве быть палачами. А осташковские коммунисты приветствовали своих коллег за энергичную работу. Правда, менее чем через год Зуева за злоупотребления отстранят от должности, а Кратюк после Гражданской войны никакой карьеры не построит, вновь будет водить паровозы, а потом устроится на непыльное место завскладом[66].
Уже в июле 1919 года состоялся трибунал еще над одним участником убийства. Красноармейца Якова Щаплыгина объявили главным убийцей и расстреляли уже чин по чину – даже дождались определения кассационного ревтрибунала (получено 1 сентября), что оснований для смягчения приговора нет[67].
И кстати, советская власть не забыла про эсеров, которые участвовали в «подстрекательстве» крестьян. Упомянутый Петров был арестован в 1919 году, Бобров к тому времени долго скрывался, но бдительные деревенские коммунисты в июле 1919 года обнаружили его на родине, в Киселевской волости, о чем и сообщили в уком[68]. Имел ли этот донос какие-то последствия, установить не удалось.
63
ГАТО. Ф. Р-1755. Оп. 1. Д. 7. Л. 3 об.; Д. 10. Л. 170 об.; Ф. Р-1998. Оп. 1. Д. 944. Л. 5, 134–136; ТЦДНИ. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. Л. 1–2 об.; Д. 109. Л. 2; Оп. 2. Д. 94. Л. 8.
64
ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 632. Л. 6; ГАТО. Ф. Р-291. Оп. 16. Д. 24. Л. 57; Ф. Р-1755. Оп. 1. Д. 7. Л. 3 об.; Д. 10. Л. 170 об.; Ф. Р-1998. Оп. 1. Д. 944. Л. 1, 134–135; ТЦДНИ. Ф. 114. Оп. 2. Д. 94. Л. 8.
65
ГАТО. Ф. Р-1755. Оп. 1. Д. 7. Л. 3 об.; Д. 10, Л. 170 об.; ТЦДНИ. Ф. 114. Оп. 1. Д. 5. Л. 2 об.
66