— Дай-ка мне, дитя мое.
Мужчина, коренастый фермер по имени Ричард, башней возвышался над Моисеем, но и тот словно съежился в благоговейном страхе, когда к нему обратились напрямую.
— Она довольно тяжелая, Отец.
Моисей ничего не ответил — просто всё так и держал руку протянутой, недобро прищурившись. Ричард заморгал и передал ему канистру.
Та и вправду оказалась достаточно увесистой, а ее поверхность маслянисто поблескивала от выплеснувшегося на нее бензина, сразу испачкавшего руки и одежду, но Моисея это не волновало. Он плеснул жидкостью на стену, вдыхая резкий, пьянящий запах; сердце у него гулко забилось, как в тот самый первый раз. С годами это уже стало частью общей жизненной рутины. Такой же, как проповеди, еда, долгие поездки, молитвы… Но это было единственным, что никогда не теряло своей остроты. Единственным, что оставалось ярким, первозданным и чистым.
Моисей обошел дом, хрустя ногами по тонкому снегу и тщательно поливая стену бензином, пока канистра не опустела. Он проследил, как последние несколько капель стекли на замерзшую землю, после чего отступил и вернул канистру Ричарду, который неотвязно следовал за ним.
Возвращаясь к остальной своей пастве, Моисей обвел взглядом обращенные к нему лица, ощутив, как его захлестывает волна любви. Он готов был умереть за каждого из них. И они готовы были умереть за него.
Некоторые из них уже это сделали.
— Господствующее христианство сбилось с пути, вводя в заблуждение верующих! — провозгласил Моисей, наблюдая, как пламя факелов колышется на ветру. — Они утверждают, что Бог есть любовь. Но забывают при этом, что Он — это очень многое. Бог — это еще и возмездие!
Возбужденные крики согласия, пламенные «аминь!».
— Господь Бог желает воздаяния для своей паствы!
Теперь уже они все до одного кричали, подавшись вперед и воздев над головой руки; лица их исказились в религиозном экстазе.
— Бог ваш есть огонь поядающий, Бог ревнитель![2]
Вскинутые кулаки, истошные призывы к вере, широко раскрытые глаза… Люди едва могли сдержать побуждение рвануться вперед. Момент был самый подходящий.
Подняв палец, Моисей взревел:
— «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!»[3] Пробил час для второго крещения!
Глаза собравшихся раскрылись еще шире, лица были полны восторга и ликования. Моисей улыбнулся своей пастве в ответ, зная, что именно они сейчас чувствуют. Тот священный момент, когда ты — это часть Божьей воли. Те, кто держал факелы, шагнули вперед — желтые огоньки затрепетали на ветру, — подошли к дому и почти как один прикоснулись факелами к его стенам.
В воздух с ревом взметнулись огромные языки пламени, дико заплясав на ветру, внезапно накативший жар вытеснил холод из воздуха. Один из мужчин с воплем отскочил назад, вызвав тревожные крики. Рукав у него был охвачен огнем, и всепоглощающее пламя лишь еще больше разрасталось, пока он в панике размахивал руками. Люди бросились к нему, схватили, оттащили от пылающего дома и повалили на землю, принялись катать по снегу и жидкой грязи, силясь задушить пламя. Мужчина все еще стонал, но болезненная гримаса у него на лице смешивалась с ликующей улыбкой. Быть опаленным священным огнем крещения было знаком чести в их церкви, и он будет с гордостью носить эти шрамы.
Моисей отвел взгляд от мужчины и вновь уставился на огонь — пламя было таким ярким, что резало глаза. Валящий в небо черный дым кувыркался и закручивался, когда ветер подхватывал его и уносил прочь. Моисей почувствовал, как ноги сами несут его все ближе и ближе к огню, жар которого иссушал кожу и искажал очертания дома в слезящихся глазах — сила пламени буквально заворожила его. И тут изнутри донесся истошный крик. Грешник проснулся. Отлично. Во время крещения лучше бодрствовать, чтобы в полной мере ощутить, как сгорают твои грехи, когда ты вновь воссоединяешься с Христом. Моисей слушал, как крики грешника становятся все громче, перемежаясь отчаянными мольбами о помощи.
Стоял он лицом к своим последователям, спиной к огню. Благоговейный трепет наполнял их глаза, когда они смотрели на него в ответ, неистово пляшущее пламя окрашивало ночь ярко-оранжевым сиянием, дым окутывал его черным саваном, мерцающие угольки плавали над ним. Моисей с нетерпением ждал, когда Господь наконец заговорит с ним, и вскоре ощутил это: побуждение настолько сильное, настолько глубинное, что могло исходить только лишь от Него — небесный знак того, что час опять пробил. Он почувствовал, как туго натянулись штаны в промежности, когда святая сила укрепила его.