Когда Дилайла наконец посмотрела на часы, было уже два ночи.
— Мне и вправду пора домой, — ошеломленно объявила она Роуз.
— Почему? — Та нахмурилась, явно недоумевая.
— Уже очень поздно.
— Но… завтра ведь семинар продолжится! Ты можешь поспать здесь. У нас найдется кровать и для тебя, и для детей.
— Я не могу! Я… Эмили завтра в школу. И… и…
Роуз коснулась ее руки.
— Пожалуйста, останься, — умоляюще произнесла она. — Завтра очень важный день! Завтра будет выступать Отец — ты обязательно должна его услышать. А потом, во второй половине дня, мы можем отвезти тебя обратно домой.
Дилайла даже не знала, что и сказать. Она все равно не смогла бы прямо сейчас вызвать «Убер», даже если б попыталась.
— Хорошо, спасибо, — наконец смущенно ответила она.
И Роуз вроде как настолько обрадовал этот ответ, что Дилайла почувствовала, как по всему телу разливается странное приятное тепло.
Выступая на второй день семинара, Моисей внимательно наблюдал за Дилайлой. Она постоянно ерзала на своем месте и дважды зевнула. А один раз он заметил, как она тайком проверяет время на своем телефоне, и сделал себе мысленную заметку приказать Роуз забрать телефоны у всех участников, чтобы они не отвлекались. В какой-то момент, когда ее младенец расплакался, Дилайла встала, чтобы обнять его — прямо во время выступления Роуз. И, что еще хуже, вытерла ребенку сопли скомканной салфеткой. После чего засунула пропитанную микробами бумажку в карман и не пошла мыть руки. Моисей мог представить, как микробы копошатся у нее на руках, ползают повсюду, распространяя болезни… Придется преподать ей урок.
Тем не менее у него не было никаких задних мыслей или сомнений. Едва только Моисей увидел ее, то словно сбросил с плеч сразу сорок прожитых лет. Это был воистину дар Божий.
Он хотел видеть ее в своей общине.
Когда Моисей говорил о Божьем гневе и ревностности, глаза его помимо воли то и дело метались к ней, обводя соблазнительные изгибы тела, а разум наводняли томительные образы. Кормит ли она все еще грудью? Пожалуй, стоит попросить кого-то из женщин аккуратно это выяснить…
Естественно, глаза у нее были красные и припухшие. Вчера они закончили уже глубокой ночью, и он проследил за тем, чтобы участников семинара разбудили ровно в половине шестого утра. На столь коротком семинаре слишком многое предстояло охватить, и Моисей давно усвоил, что усталость делает людские умы более открытыми для Божьей мудрости.
Закончив свое выступление, он отошел в сторонку и стал наблюдать, как люди уходят на обеденный перерыв. Мириам и та новая девушка, Гретхен, обе шли рядом с Дилайлой, оживленно беседуя с ней. Они сопроводили ее к буфету, не отходя от нее ни на шаг. Его паства знала, что очень важно не дать гостям заскучать, постоянно развлекать их. Моисей не хотел, чтобы новым участникам его семинаров было одиноко.
И не хотел, чтобы у них было время подумать собственной головой.
— …И, как уже справедливо заметил Отец, этот стих из книги пророка Наума является в Библии прямым наставлением касательно второго крещения, — говорила стоящая перед ними женщина.
Дилайла нахмурилась, глядя на нее. Как там ее зовут? Мириам? Все было как в тумане. Прошлой ночью она выпила гораздо больше, чем привыкла, и почти не спала. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы во время речи Моисея не клевать носом. Поняла она ее лишь фрагментарно. В основном в той части, о которой он упоминал при ней ранее, когда они общались с глазу на глаз в церкви. Части о каре Божьей. О воздаянии.
От этих постоянных упоминаний о Божьей ревностности и воздаянии ей было малость не по себе. Это полностью противоречило всему, что Дилайла знала о Божьем прощении и любви. Но Моисей все-таки не раз отметил, что Бог любит всех, а гнев и воздаяние — это лишь одна из сторон этой любви… Она попыталась привести в порядок собственные мысли, но они упорно рассыпались — развеивались, как дым на ветру.
— Где Рон? — вдруг спросила Дилайла, внезапно запаниковав. Во время выступления Моисея тот лежал в своей коляске рядом с ней, а вот теперь…
— Он там, с Анной, — успокоила ее Мириам. — Видишь? Анна и вправду хорошо ладит с детьми.
Дилайла убедилась, что та права. Рон устроился на руках у Анны, радостно подгугукивая Эмили, которая пела для Анны какую-то песенку. На какую-то безумную секунду Дилайле захотелось броситься туда, вырвать Рона из рук этой женщины, схватить в охапку Эмили и убежать без оглядки. Но это было бы некрасиво, не говоря о том, что совершенно несправедливо. Анна явно обожала ее детей, и они в самом деле хорошо ладили друг с другом.