6. Организация будет распространять идею сопротивления и в других гетто и установит связь с силами, ведущими борьбу за пределами гетто
7. Действия организации будут направляться штабом во главе с командиром организации. В штаб входят три человека. Избраны Ицик Виттенберг, Иосеф Глазман, Аба Ковнер. Начальник штаба, он же командир Ицик Виттенберг
Организация будет называться "ЭФПЕО" - "Ферейнигте партизанер организацие" ("Объединенная организация партизан")
Так стала реальностью боевая организация в гетто.
В гетто как будто ничего не изменилось, но в рабстве и позоре начинает выковываться новый человек, в трудной повседневной подпольной работе растет и закаляется боец ЭФПЕО, и его жизнь, бессмысленная до сих пор, теперь наполняется высоким содержанием
Главная проблема, которая стоит сейчас перед штабом - оружие. Наша реальная сила будет зависеть от того, сколько его удастся раздобыть. Ведь все мы безоружны
"Где мы достанем первый в гетто пистолет? " - задумчиво говорит Иосеф, и Аба отвечает "Первый уже при нас, - и вытаскивает, и кладет на стол бельгийский кольт - Барух Гольдштейн стащил его в баутелагер" (склад трофейного оружия) Оружие будем брать у немцев"
Первичное организационное звено в ЭФПЕО - три человека, тройка. Каждая тройка составлена из членов одного движения. Первые тройки были скомплектованы из лучших и активнейших наших товарищей, после тщательного обсуждения и отбора. Одной преданности своей партии было недостаточно. Отбор идет персональный, и каждая партия несет ответственность за своих людей перед командованием.
Одно звено не знает другого. Тщательная конспирация - залог успеха.
Первая задача троек - научиться пользоваться оружием. Ведут обучение специальные инструкторы, те из членов ЭФПЕО, кто имеет хоть какие-нибудь познания в военном деле.
Немедленно организуется курс для инструкторов под руководством Иосефа. Практические уроки пока проводятся с использованием того единственного пистолета, что у нас есть.
Забота, как добыть оружие, отныне гложет нас беспрестанно.
До сих пор значительная часть хашомеровского актива находилась на арийской стороне. Товарищи снабжены надежными польскими документами и устроены на относительно безопасные места работы.
После идеологического поворота в движении часть наших товарищей вернулась в гетто. А после основания ЭФПЕО к нам присоединились и последние из "арийцев". Никто не приказывал им вернуться, но люди сами понимали, что место каждого члена "Хашомер хацаир" теперь в гетто. Гетто - главный очаг борьбы, наша боевая позиция.
В числе других в гетто возвратились Витка Кемпнер, Тайбл Гельблюм, Михаил Ковнер.
Михаил и Тайбл пришли из монастыря сестер-бенедиктинок. Прощаясь с ними, настоятельница, глубоко заглядывая в глаза, словно пытаясь разгадать их тайну, задумчиво проговорила: "Идите, дети, и я приду к вам, ибо бог с вами". На следующий день она отслужила службу за благополучие тех, кто покинул надежные стены ее монастыря и прошел в ворота гетто - врата смерти.
А вокруг недоумевают, встречая Лизу Магун. - "Ты в гетто? Но это же безумие. У тебя документы, знакомые поляки, надежная квартира, арийская внешность... Если б нам все это, боже мой", - охают они сокрушенно... А Лиза только улыбается своей обаятельной улыбкой: "Безумие? А может... кто знает"...
Действительно, нелегко постигнуть, что вот есть в гетто люди, мечтающие о чем-то ином, кроме собственного спасения, что, будучи в здравом уме и трезвой памяти, они сознательно избирают смерть, в то время как им очень легко было выбрать жизнь. И даже мы - кто из нас мог тогда представить, что все они до конца пройдут по нашему общему пути. До конца...
Еще один незабываемый образ - Арье Вильнер.
Он спокоен, уверен в правильности своего пути, жаждет действия. Арье едет в Варшаву. Это его родной город, там его товарищи и воспитанники. Он должен принести в варшавское гетто новые идеи, приобщить людей к чуду действия, внушить им необходимость восстания. И это - в варшавском гетто, где пока тихо, где смерть еще не смотрит на каждого из дула пистолета.
И года не прошло, как мы узнали, что Арье Вильнер руководит в Варшаве закупкой оружия и его тайным провозом в гетто. Он погиб на 18-й миле, в штабном блиндаже, рядом с Мордехаем Анилевичем и его боевыми товарищами.
Возвращается в обреченное на гибель гетто Лиза; барышня Галина Воронович наша Хайка - со специально изготовленным пропуском отправляется в Белосток.
В Белостоке большое гетто - сорок тысяч евреев. Они не чуют беды и не тревожатся за свое будущее. Хайка едет туда создавать боевую организацию. Она знает местные условия, местных товарищей и молодежь. И мы уверены, что благодаря своему организаторскому таланту и железной воле она справится с порученным делом.
Вскоре в белостокском гетто создаются первые боевые ячейки. Так возникает цепь: Вильнюс-Белосток-Варшава.
В Вильнюсе это время стало периодом реорганизации и интенсивной работы. Создание ЭФПЕО вызвало рост активности и укрепило связи между товарищами. Нам, близким друг другу по воспитанию, хотелось держаться вместе, вместе проходить новую науку борьбы. Было решено основать объединение, нечто вроде киббуца "шитуф". И это слово, означающее "объединение", заняло прочное место в нашей биографии и борьбе. Здесь, в "шитуфе", сосредоточится актив движения, отсюда прозвучит призыв к действию. В перспективе каждый член "шитуфа" станет участником ЭФПЕО.
Приступив к осуществлению своего замысла, мы встретились с неимоверными трудностями.
В условиях гетто любая мелочь разрасталась до размеров огромной проблемы. Переговоры с юденратом о получении квартиры тянутся неделями. Нет никакой надежды получить разрешение на создание организованного молодежного объединения, и мы вынуждены маскировать истинное содержание "шитуфа" путем фиктивных браков между товарищами.
Наконец мы получили старую, совершенно разрушенную квартиру. Необходим ремонт. С трудом проносили мы в гетто (полицейские на воротах конфисковывали все, что могло быть использовано как топливо) кусок доски или фанеры. И после двенадцати часов каторги на принудительных работах у немцев мы тратим невероятные усилия, чтобы превратить наш угол в приемлемое жилье.
В конце концов, есть "шитуф". На улице Страшунь 12, во дворе, на втором этаже мрачного дома на изгибе улицы. Две маленькие комнаты и кухня. Квартира как все квартиры в гетто, тесная, забитая нарами, ни стула, ни шкафа, ни стола. Единственная мебель - старая дрянная скамейка и древний ларь, но зато много книг и картина еврейского художника Будко на пустой стене.
Окна нашей квартиры выходят на Николаевский переулок, граничащий с гетто. Там, в отличие от наших шумных улочек, царит тишина. По правилам, мы должны забить эти окна досками, но мы ограничиваемся тем, что закрашиваем стекла. Вечерами, украдкой, чтобы кто-нибудь не заметил, приоткрываем закрашенную створку. И тогда на какое-то мгновение кажется, будто мы уже и не в гетто. В сумрак нашей комнаты входят успокоительное вечернее затишье и приглушенный звон церковных колоколов с ближней колокольни, а если рискнуть выглянуть из окна, то глаз встречается с раскидистой верхушкой дуба, которая свободно шевелится на ветру.
Вырисовывающиеся в сумерках очертания дерева будят в душе воспоминания и тоску, похороненные юные надежды. Сколько желаний поверялось этому дубу, навевавшему своей густой кроной покой и тишину! А сейчас на нем уже набухают почки. Глаза невольно останавливаются на них. Весна. Она близится и, кажется, дышится легче, и хочется верить, что весна принесет немножко света и тишины, что самое страшное позади. Но опять ползут жуткие слухи. В городе поговаривают, что с приходом весны на евреев обрушится новая катастрофа. Знакомые поляки уговаривают бежать, пророчат беду. Люди шепотом передают, что в Понарах снова копают рвы.
А в наших сердцах, терзаемых то отчаянием, то надеждой, не угасает жажда жизни, тоска по природе. Мы не говорим об этом вслух, но все чаще звучат стихи. Их пишут теперь очень многие.