– Увидим, – всегда отвечала Генриэтта и отказывалась от дальнейшего обсуждения этого вопроса.
– Ты потрясающе выросла, – сообщил он Тони. Прелестная краска снова залила ее лицо.
– Мне уже почти четырнадцать лет. «Мать» разрешает мне по воскресеньям разливать чай в гостиной.
– Каких олимпийских высот ты достигла, Тони!
– Ты смеешься надо мной, а я умею делать кучу серьезных вещей. Я умею играть, правда, боюсь, что не очень хорошо, но зато по-французски и по-немецки я говорю действительно прекрасно, я умею шить и делать массу других вещей.
– Ты так невероятно изменилась…
– К лучшему? – с тревогой спросила она.
– Очень даже. – Он потрогал одну из ее кос с большим бантом из лент. – Кто советовал тебе, чтобы ты так причесывалась?
– «Мать». Разве тебе так не нравится? – Она вдруг улыбнулась ему своими ямочками и, не дожидаясь ответа, сказала: – Тебе нравится, я вижу. Я всегда знаю, когда что-нибудь во мне нравится людям, и теплое чувство появляется у меня к ним. О дядя Чарльз, ты должен познакомиться с Дафнэ, она – мой друг, и она прекрасна. Она в саду. Это твой мотор, дядя? Там стоит какой-то странный господин, и он… да он беседует с Дафнэ. Я позову. – Она сложила руки в трубу и закричала: – Ау!
Дафнэ и лорд Роберт обернулись. Дафнэ помахала рукой, и оба подошли к окну.
Тони с любопытством смотрела на высокого господина.
– Кто это, дядя? Лорд Роберт Уайк? Я теперь вспоминаю. – Тень омрачила ее светлое лицо.
– Что ты припоминаешь?
– Я его видела в первый день после…
Чарльз крепко сжал ее руку в своей. Дафнэ и Роберт были уже совсем близко.
– Тони, – быстро сказал он, – ты не должна даже думать о том времени, я надеялся, что ты все это совершенно забыла. Обещай мне больше никогда об этом не вспоминать.
– Трудно забыть, – прошептала она в ответ, – но я искренне обещаю постараться.
Лорд Роберт и Дафнэ подошли к открытому окну и стояли вместе, освещенные солнцем.
– Я счастливый человек, – весело объявил он. – Я на днях встретил в городе родных мисс Дафнэ и тотчас же ее узнал по фотографии, которая была у них.
– Это скверная фотография, – сказала Тони с убеждением. – Карточки, по-моему, глупая вещь; они всегда стараются изобразить вас с таким выражением, которое и во сне вам не снилось.
Сэр Чарльз рассматривал Дафнэ и понял, почему ее любила Тони. Ее волосы цвета чистого золота, длинные черные ресницы и синевато-серые глаза легко все объяснили. Он знал, как Тони любила красоту.
Все кончилось поездкой вчетвером, чтобы напиться чаю за городом. Тони сияла от счастья. Она была с дядей Чарльзом, с Дафнэ, с двумя людьми, которых она любила, и это было пиршество, настоящее чудесное пиршество, ее собственный праздник.
Лорд Роберт лениво рассматривал ее и не находил основания изменить свое первое мнение о ней. Она была все еще некрасива, более или менее, но во всяком случае некрасива, и все еще «чертовски забавна».
Они пили чай в Доркинге, в гостинице, на краю лужайки. Тони разливала чай и поддерживала разговор.
Дафнэ, как и многие красивые люди, чувствовала, что с ее стороны не требуется усилий. Это предположение является причиной безделья многих красивых женщин. Внешность, безусловно, составляет краеугольный камень в здании общественного успеха, но, чтобы укрепить этот камень, требуется немного обыкновенной извести.
Тони блистала, была весела, сэр Чарльз забыл свою болезнь, а лорд Роберт свою скуку. Он откинул голову назад и смеялся, когда Тони описывала визит Фэйна к ней. Тони удивительно хорошо подражала манере молодого «итонца». Теперь она смеялась над Фэйном, но в свое время этот визит причинил ей невероятную боль. Она ждала его – это ожидание едва проявлялось в ней, но за ним скрывались и сильное желание любить, и потребность быть любимой.
Фэйн не нуждался ни в том, ни в другом. Он стал большим красивым юношей с аффектированным голосом и болезненным страхом сделать что-нибудь противоречащее принятым правилам. Он откровенно сказал Тони, как он боялся встречи с ней и того, что она его опозорит.
– Мне бы было очень неловко, если бы ты оказалась тем, что ты была, ну да, ты знаешь, какой ты обыкновенно бывала.
– Но почему, если ты сам изменился, ты не мог допустить, что изменилась и я?
– О, я не знаю, милое дитя, но каждому надо быть действительно осторожным по отношению к своим родственникам.
Он взял у Тони взаймы все ее карманные деньги и отбыл с важным видом.
Тони была в восторге от лорда Роберта. Его заразительный смех, его огромный рост, его внешность – все нравилось ей.
– Он похож на тигра, на крупный прекрасный экземпляр, он весь – блеск, весь – топазовый и сама жизнь, – сказала она дяде.
Тот засмеялся и сказал ей, что у нее очень живописная манера выражаться.
Ее спальня находилась теперь в самом большом дортуаре, и в ней была книжная полка, сокровища которой дядя Чарльз обязательно должен был посмотреть.
Он должным образом познакомился с ними.
Сказка о «Водяных детях», Андерсен, «Питер Раббит», сокращенная биография Генли, Теннисон, «Сказка о маленькой белой птичке», «Философ под крышкой» и две-три книжечки религиозного содержания.
– А Броунинг еще совершенно не интересует меня, – сообщила ему Тони. Чарльз скрыл улыбку. – «Мать» мне не разрешает купить его, а что хорошего в том, чтоб желать вещи, которых ты не можешь иметь. Я делаю вид, что не хочу, и это меня облегчает. – Она стала коленями на кровать. Ее стройная фигура казалась выше, и смуглые ножки выделялись на белом покрывале. – Ноги у меня стали красивые, – самодовольно заявила она Чарльзу, – они тоньше, чем у большинства других девушек, даже чем у Дафнэ, они так же красивы без обуви, как и в обуви.
– Суета сует, – пробормотал Чарльз.
– Это не тщеславие, это самооценка, – объяснила Тони, когда они спускались по каменным ступеням рука об руку.
Снова волнение и печаль при расставании.
– Не надо, дорогая, не надо, – шептал Чарльз вздрагивавшей в его объятиях Тони, – я снова скоро тебя навещу.
Она подняла свое перекошенное личико.
– Неужели ты думаешь, что это примиряет меня с твоим отъездом? – сказала она, задыхаясь от слез. – Сейчас твой отъезд причиняет мне огромное страдание, а твой скорый приезд – эта мечта, которая еще должна осуществиться.
Радость от присутствия лорда Роберта отошла на задний план, и она рассеянно попрощалась с ним.
– Разве вы меня не поцелуете? – спросил он полушутя.
Она густо покраснела.
Чарльз уже пошел к мотору, а Роберт стоял внизу, улыбаясь ей.
– Вы не понимаете, – сказала она жалобно, – он ведь только что ушел. – Она повернулась и побежала наверх.
– Эта молодая особа, ваша родственница, – странный ребенок, – заметил Роберт.
Чарльз откинулся назад, и его лицо выглядело более усталым, чем раньше.
– Я только надеюсь на Бога, что она будет счастлива, – сказал он. – Она принадлежит к числу людей, требующих очень многого потому, что она сама отдает все. Она этого еще не знает, но позже поймет.
– Маленький бедный чертенок, – коротко сказал лорд Роберт и замолчал.
Чарльз отказался от его приглашения, и он медленно поднялся к себе один.
Слуга подкатил к огромному креслу маленький стеклянный курительный столик и вышел из комнаты. Роберт сел.
Целый сноп писем ждал его, половина из них – счета, вторая половина была написана большей частью мелким женским почерком.
Комната его была меблирована очень странно. Стены были покрыты панелями: вперемежку полоса старого золота с полосой темного дуба. Ковер был бронзового цвета, большие кресла были обиты натурального цвета кожей с тиснеными лилиями несколько более темного оттенка. На темной полке над камином стояли две фотографии в серебряных рамах. Это были фотографии женщин: одна – светской женщины, другая – женщины более дешевого типа красоты. На обеих, курьезно, была одинаковая надпись: «Тебе». Роберт посмотрел на них, когда зажигал папиросу, и слабая улыбка искривила его губы. Это отнюдь не было улыбкой самомнения, скорее улыбкой чистой радости. Он с удовольствием потянулся и стал вскрывать письма.