Гэвин поднял руку.
– Джоанна считает необходимым остаться в замке Айронкросс и увидеть, как свершится правосудие над тем или теми, кто несет ответственность за смерть ее родителей…
– Ага, значит, вы заставляете ее выйти за вас замуж в обмен на удовлетворение ее просьбы остаться! С ее стороны это полное безумие, а вы – просто презренный, подлый, негодный сукин…
– Заткнитесь, мерзкий пес, пока не зашли слишком далеко! Говорю вам, что я никого не принуждал! – В этот раз на крик перешел уже Гэвин, сам удивляясь, что его так задели несправедливые обвинения Джона Стюарта. – Изначально меня привело сюда желание узнать как можно больше о Джоанне и ее родителях. Должен вам признаться, что еще до нашей встречи что-то необъяснимое буквально магнитом притягивало меня ко всему, что связано с ней.
– Ба! – воскликнул Этол, сопровождая выражение недоверия соответствующей жестикуляцией. – Теперь вы хотите заставить меня поверить, что вы – бабуин в ворованном килте – приехали сюда, как влюбленный из французского романа, чтобы спасти красавицу от страданий.
– Я ожидал, что такой злобный пес, как вы, не поверит ничему, кроме веревки, на которой его в конце концов повесят! – Мужчины некоторое время молча сверлили друг друга взглядами, прежде чем Гэвин продолжил: – Я даже не знаю, зачем говорю вам все это, но я был… ладно, признаюсь, она заинтересовала меня еще с момента моего разговора с леди Макиннес. А после приезда в замок Айронкросс все, что имело хоть малейшее отношение к этой девушке, не давало мне покоя ни днем, ни ночью. – Гэвин посмотрел прямо в глаза своего собеседника. – Вам, конечно, трудно понять, что я… люблю ее, а она любит то, что видит во мне! Но это так…
– Трудно понять? – взорвался Этол. – Черт побери, да это совершенно невозможно! Не говоря уже о вашей внешности – одного взгляда на вас достаточно, чтобы испугать до смерти стадо овец, – но у нее даже не было времени, чтобы узнать о вас хоть что-нибудь! Ведь до позавчерашнего дня она никогда вас не видела! – Горец смотрел на него с подозрением. – А чем вы занимались, пока я в этой комнате был прикован к постели?
Гэвин хотел бы провести это время с ней. Но из-за множества накопившихся дел они с Джоанной виделись очень мало.
– Я уверен, что вы преднамеренно одурманили меня зельями, которые прислала сюда кухарка. – Горец махнул рукой в сторону склянок и кувшинов, стоявших на столике возле кровати. – И сделали это для того, чтобы беспрепятственно общаться с ней.
– Вы так злобствуете только потому, что она предпочла меня вам, – прервал его словесные излияния Гэвин. – Почему бы вам не смириться с тем фактом, что Джоанна еще раз – и сейчас уже окончательно – остановила свой выбор на другом претенденте? Она не хочет выходить за вас замуж!
Помрачнев, Этол снова опустился в кресло и с безысходностью посмотрел на Гэвина.
– Она вам это сама сказала?
Гэвин понизил голос.
– Если вы хотите понять ее чувства, то вам следует самому поговорить с ней. Все, что я могу сказать, – это то, что она относится к вам как к настоящему, преданному другу, которого не хотела бы потерять. У нее осталось в этом мире слишком мало близких людей, поэтому не нужно делать в отношении ее скоропалительных выводов.
Граф Этол продолжал неотрывно смотреть на него, и Гэвин уловил на его лице отблески противоречивых чувств.
– Хорошо, – произнес наконец Этол. – Я буду говорить с Джоанной и непременно выясню мотивы ее поступка. В то же время я хотел бы узнать побольше и о вас. На правах друга я должен получить доказательства того, что вы заслуживаете ее руки.
– Вы слишком высокомерный и зарвавшийся тип, чтобы вас можно было в чем-либо убедить.
– Пусть так, – кивнул Этол, и в уголке его рта появилась кривая усмешка. – Но мне известно о вас только то, что вы неотесанный воинственный медведь с равнины с ловкими руками и цепкой хваткой. Но разве этих «ценных» качеств достаточно, чтобы претендовать на звание достойного мужа для такой девушки, как Джоанна? Или даже просто приличного землевладельца?
Почувствовав, что напряжение в общении с графом постепенно спадает, Гэвин пододвинул кресло и сел рядом с ним.
– Ага! Значит, именно это послужило причиной вашего спора с Джоном Макиннесом в ту ночь, когда он погиб. Вы, видимо, спрашивали его, за какие именно заслуги Джеймс Гордон заслужил руку Джоанны?
– Так и было, – подтвердил Этол хмуро, и в его глазах промелькнуло воспоминание о далекой словесной битве и о поражении, которое он в ней потерпел. – Я знал ее еще с тех пор, когда она была совсем малышкой, не больше двух моих ладоней. И я всегда считал, что она заслуживает самого лучшего мужчину, какого только может предложить Шотландия.
– Вы даже больший тупица, чем я себе представлял, Джон Стюарт, если думали, что положение друга дает вам право оспаривать выбор ее отца.
Глаза Этола, напряженно сидевшего в кресле, сверкнули негодованием.
– Но как он мог дать согласие отдать свою прелестную дочь Гордону, дьявол его побери! Этому бабнику и подлецу! И для чего? С единственной целью держать ее на несколько миль дальше от замка Айронкросс! Разве это серьезно? Можно ли принимать такое опрометчивое решение, основываясь лишь на страхе перед демонами и старинными проклятиями?