Даже в самом остром разногласии, когда я причиняю тебе столь сильную боль, разве мы не становимся более реальными друг для друга? В конце концов мы срослись еще более прочно. Вследствие этого разлада мы теперь знаем друга лучше, любим друг друга сильнее. Теперь мы более тесно и нерушимо «мы».
Конечно, каждый из нас по-прежнему «я», а другой — «ты», далекий центр другой вселенной, но все больше и больше, и теперь неразрушимо, мы оба вместе — тоже «мы», единственный, хотя и наделенный двумя разумами центр общей для нас обоих вселенной. Вы видим мир вместе. Теперь уже ни один из нас не смотрит на него лишь в одиночестве, с одним-единственным восприятием, исключительно как на изображение с равномерным фоном. Теперь мы видим его во всех подробностях, стереоскопически. С нашим общим бинокулярным зрением каждый смотрит на все вещи с наших двух отличающихся точек зрения.
Наше своеобразие столь же драгоценно, как и наш союз, а наш союз — как наше своеобразие. Без глубокой гармонии, в наших корнях и в наших цветах, разве смогли бы держаться вместе? И как бы мы возбуждали, «зажигали» друг друга без нашего различия?
Ничто в моем мире не идентично чему-то из твоего мира. Цветы, поэмы, люди — все они в наших мирах разные. Вот, к примеру, «краснота» — разве она для меня то же самое, что и для тебя? Вероятно, во многом — да, так как мы все же схожие организмы; но, возможно (как знать?) твое «красное» это то, что я называю «зеленым». Какая разница? Это различие вечно будет несущественным для нас, раз уж оно незаметно. Но справедливость, красота, правда и хорошая шутка имеет значения, которые мы можем разделить друг с другом, и — как выяснилось — никогда не будут идентичными для нас обоих. И пусть у нас есть общие друзья, они никогда не являются для нас одними и теми людьми. Хотя друзья каждого — это друзья обоих, друг, любовник одного также и неизбежно — возможный антагонист другого. Пренебрежение этими нашими различиями, неуловимо преследующими нас на каждом шагу, внезапно выступающими вперед или огнем преграждающими дорогу, может привести к катастрофическим последствиям. Слепая любовь — это уже не любовь.
Мы действительно навсегда особые, навсегда разные, навсегда в какой-то мере противоречивые; но с несовпадением даже более гармонизированном в этом «мы», которое является для каждого из нас чем-то значительно большим, чем «я»; возможно, даже еще большим. Как центры познания мы остаемся бесконечно индивидуальными; но участвуя в нашем «мы, каждое «я» пробуждается до более широкого, богатого «я», чье главное сокровище — уже не «я», но «мы». И потому «я» без «тебя» есть лишь нечто изорванное и косматое, убогое и полуслепое, всего лишь фантом, чье воплощение имеет смысл только в «нас».
Это драгоценное «мы», которое мы постигли вместе, этот сплоченный союз в различии, это сообитание и общность двух духовных начал, никогда не расщепится на этой планете. Рано или поздно один из нас умрет, после чего наше «мы», даже не сомневаюсь, какое-то время еще будет жить в оставшемся в живых как нечто дорогое сердцу, но уже не развивающееся. Когда умрет и другой, оно исчезнет из этого мира.
Некоторые нас уверяют, что мы снова встретимся в чудесном раю, где будет жить вечно и счастливо. Может быть, может быть. Каким-то странным и изощренным образом, слишком сложным для объяснения, это утверждение может оказаться правдой; но правдой лишь в качестве притчи, а не в привычной для всех нас манере успевания на поезд, собирания дров для костра, готовки, стирки, словом, всего того, что представляет собой тот единственный уровень жизни, который имеет хоть какое-то значение для меня и тебя. Нет! Давай не будем цепляться за бессмертие, торжественно обещать ему наши сердца. Нам так много всего было дано — может, не стоит просить большего? Давай не будем настаивать на вере в это только потому, что нам этого хочется. Давай лучше допустим, что если смерть — это действительно конец, то оно и к лучшему. Давай будем готовы к внезапному разрыву связующего звена от смерти одного из нас или же его медленному распаду от дряхления нас обоих. Давай предвкушать вечный сон. Когда мы устали, сон — это конечное блаженство. Спящие, мы пребываем вместе в одной постели; и когда мы умрем, мы по-прежнему и навеки будем вместе в одной и той же маленькой вселенной, хотя, возможно, и спящие крепким сном. Но быть может, в конечном счете, умирает лишь дорогое и привычное «я» каждого, и в нашей аннигиляции нечто жизненно важное и вечное расправляет крылья и устремляется в свободный полет.